– Я специально взял завтра выходной, чтобы мы сходили… – он никак не хотел верить в то, что она говорила, пытаясь вернуть её назад, в тот мир, где они жили вдвоём, храня память о прошлом.

– Том, не надо! – она сцепила пальцы и поднесла руки к груди. Рукав блузки на запястье натянулся, и он увидел, как там оторвалась пуговица. Но Кэрол этого не заметила. Небольшой пластиковый кружок упал на пол. Он притягивал взгляд, не давая Уильяму думать. В голове была полная пустота.

– Ты подала на развод? – наконец тихо спросил он. Она кивнула и опустила голову. Худые плечи задрожали, как ивовые ветки на ветру у реки, и Кэрол, не выдержав, отвернулась к окну.

– Я попросила адвоката решить все вопросы за меня. У неё есть твой телефон. Я подписала все документы. Я не хочу приходить в суд. Давай всё сделаем тихо и прилично?

– Но так нельзя… – ускользающее чувство реальности лишало его способности думать и говорить. Отчаяние захлестнуло разум, и в горле образовался комок.

– Пожалуйста, не перебивай меня. Я прошу только об одном – дай мне уйти. И обещай не звонить хотя бы год. Пожалуйста!

– Я… – он растерянно развёл руки в стороны, поймав себя на мысли, что уже давно был готов к такому повороту событий, однако вынести его оказалось нелегко. После смерти дочери в психиатрической лечебнице между ним и Кэрол возникла пропасть. Он настоял на том, чтобы отправить Софию на принудительное лечение, хотя Кэрол была против. И когда произошла трагедия, она так молчала, что это было страшнее всяких слов. Да, она считала его виновным в смерти дочери. Но Софии было уже восемнадцать лет. Их маленькой, весёлой девочке, которая с радостью прижималась щекой к папе и маме, смешно коверкая слова, вдруг в один день стало так много лет! И она больше не спешила к родителям, чтобы поделиться с ними историями о ночных феях или Санта Клаусе. София нашла друзей и не раз попадалась с ними на курении травы. Потом стала баловаться лёгкими химическими наркотиками. Когда её отчислили из колледжа, Уильям принял решение отправить её в лечебницу и ни разу об этом не пожалел. Потому что её приступы ярости сменились потом провалами в памяти и заговариванием. Даже в день смерти, когда им сообщили, что она погибла такой страшной смертью, когда она пыталась ночью сбежать из лечебницы… Даже тогда он считал, что поступил правильно. Дома они бы с ней не справились. В этом была правда – они потеряли Софию ещё задолго до того, как она пристрастилась к наркотикам. Просто не хотели это признать. А сейчас… сейчас уже было поздно. – И куда ты поедешь? К матери? – хрипло спросил он.

– Да. Переночую тут неподалёку у подруги. Она согласилась приютить меня до конца недели.

– Но это – твой дом. Я не гоню тебя. Ты можешь остаться. Я уйду. Переночую в управлении. Ничего страшного. Или в машине. Зачем тебе…

– Не надо! Я не могу. Для меня – это пытка. Я уже приняла решение. Прости. Но так будет лучше. Мне лучше уйти. Я начинаю плакать. Это плохо. Если что, позвони моей матери или лучше адвокату.

– Да, лучше адвокату, – покачал головой Уильям, видя, что неловкость ситуации начинает тяготить жену. Помолчав, она решительно выпрямилась, поджала губы и, стараясь не смотреть на него, прошла мимо. Затем тихо щёлкнул замок входной двери, и всё стихло.

Уильям остался один. Совершенно один. Здесь, в небольшом доме на Лоу-стрит, двадцать два, где они с Кэрол мечтали растить детей и жить полной жизнью, теперь не было ни детей, ни жены. Он подошёл к дверце шкафа и долго стоял, пребывая в состоянии полного отупения. Именно отупения, потому что внутри было пусто. Там не было ни горя, ни боли, ни отчаяния или злости – просто ничего. Уильям стал искать виски. Последний раз он пил четыре года назад… Теперь это был, похоже, единственный способ отключиться и не думать о том, что сейчас произошло в его жизни, разделив её пополам – до и после сегодняшнего дня.