– Я не понимаю, как я могу обозвать кого-то блаберидом? Кого и зачем?

– Есть же люди, которые называют других, например, червячком.

Я усмехнулся. Вот, значит, в чём дело. Его до сих пор нервирует эта кличка. Неужели он и впрямь такой злопамятный? Вся эта хитроумная канитель нужна лишь для того, чтобы обозвать блаберидом одного ненавистного депутата. Я пошёл в контратаку:

– Окей. Допустим, я назову блаберидом господина Христова, – я непроизвольно понизил голос. – Вы к этому клоните?

– Христова не надо, – ответил Братерский. – Какой же он блаберид? Христов уважаемый человек и депутат.

Братерский произнёс это спокойно и абсолютно серьёзно, что невозможно было понять, подначивает он меня или в самом деле признает авторитет Христова. Боится его? Христова многие боятся.

– Тогда можно пример блаберида, чтобы я лучше понял задачу.

– Да вы так не напрягайтесь, Максим. Вам сама жизнь подскажет, кто блаберид, а кто нет.

– Так вы сами и называйте кого хотите блаберидами. Я не понимаю, для чего вам я.

– У вас есть доступ к аудитории.

– Стоп, – я отставил чашку. – Вот именно. Я журналист. Есть законы. Я не могу согласиться на то, чего не понимаю. Я назову кого-нибудь блаберидом, и мне прилетит иск за клевету, оскорбление, не знаю… подрыв деловой репутации. Может быть, на тюремном арго это слово значит что-то очень плохое, а я буду совать его в дело и не в дело… Нет, так не пойдёт.

Я помолчал, глядя на остатки капучино в чашке. Дать ему отлуп? Но всё-таки любопытно…

– Давайте по-другому, – сказал я. – Вы расскажите мне смысл затеи, и если она не противоречит моим собственным убеждениям, я сделаю работу бесплатно. Вот так.

– Хорошо, – Братерский медленно водил трубочкой для питья в стакане. – У слова «блабериды» нет значения, кроме того, что вы только что прочитали – это семейство африканских тараканов. Если мои предположения верны, через некоторое время регулярного употребления слово приживётся в языке, и у него появится альтернативная семантика, расшифровав которую, может будет сделать некоторые выводы.

– О чем?

– О нас с вами. О людях.

– То есть это некий лингвистический эксперимент?

– Что-то вроде того. Так вы согласны?

– Мне надо подумать.

Братерский кивнул.

Я хотел расплатиться за капучино, но Братерский быстро перехватил мою руку.

– Не мелочитесь, – сказал он. – Откройте лучше конверт.

Я сунул руку в карман куртки и достал конверт. Внутри был свёрнутый пополам листок. На листке было написано от руки «Вы отказались от денег».

Сектант чёртов.

* * *

По утрам стояли туманы, моросил мелкий дождь, стекла редакционного офиса потели изнутри. Мрачные утра переходили в молочные дни, мы тратили летние витамины и жили, как будто не просыпаясь.

Задание Братерского оказалось проще, чем я предполагал. Через пару дней я научился вплетать «блаберидов» в текст так, чтобы звучало более-менее органично и в то же время без оскорбительной конкретики. Я набил руку в блогах и комментариях, а затем аккуратно перенёс «блаберидов» в тексты статей.

«Те, кто по жизни блаберид…»

«Послушать блаберидов, всегда всё просто».

«Но отдельные блабериды продолжают настаивать…»

«Не будем уподобляться блаберидам…»

«Типичная мантра блаберидов…»

У блаберидов было важное достоинство – они не входили ни в один справочник ругательств, а значит, формально никого не задевали. И всё же слово было обсценным, и когда полемический накал требовал перца, блабериды приходили на помощь.

Иногда читатели возмущались таким словоупотреблением, советуя мне «писать по-русски», но у меня была заготовлена ссылка на статью в энтомологической энциклопедии, которая вполне по-русски расшифровывала слово «блаберида». Иногда меня подначивали: «Максим, да у вас одни тараканы в голове» или «Вы, как я погляжу, становитесь специалистом по членистоногим». Я не обижался.