– Какие, например?

– Посмотрите на шары, как на обстоятельства своей жизни. Вот биток, вот кий, вот лузы. Вы целитесь туда или туда. А потом проигрываете. Вы ищите ответа, но подменяете настоящую причину более очевидной. «Боже мой, я плохо играю». «Просто так получилось». В вас живёт страх увидеть очевидное. И так будет, пока вы не заглянете под стол и не поймёте возможности того, что мы называем «слабыми взаимодействиями». Это силы, которыми принято пренебрегать. Понимаете?

– Смутно.

– То, что вы считаете важным в своей жизни – не важно. То, к чему вы стремитесь, можно получить легче. Если вы перестанете видеть только очевидное, вы сможете пойти дальше. Но чтобы заглянуть под стол в реальной жизни, нужно нечто большее, чем поднять покрывало. Нужны определённые жертвы.

– А я если я не хочу никуда заглядывать? Если я хочу вернуться к своей прежней жизни? Вы всё время меня к чему-то подталкиваете, даже не спрашивая, нужно ли это мне. Идите к чёрту!

Он хмыкнул.

– Будьте объективны. Вы сами приходите.

Я хотел что-то возразить, но Братерский прервал:

– Подождите. Я не думаю, что нам нужно спорить о банальных вещах. Проблема в том, Максим, что не я подталкиваю вас. Вы уже сделали выбор, где-то внутри себя, не понимая этого. Сейчас вы имеете дело с последствиями. Я бы мог вам посочувствовать, если бы это помогло.

Я кипел. Братерский сливается.

Я уже думал об этих почти религиозных вещах – о своей вине и своём выборе. Я прокручивал в голове все этапы нашего общения, весь эксперимент с блаберидами и пощёчину у ресторана «Миссия». Но если я и выбрал… то что?

В углу бильярдной на старой тумбочке стояло зеркало – судя по следам металлических зажимов, когда-то оно было вставлено в шкаф. Братерский подвёл меня ближе. Зеркало отражало меня почти в полный рост.

– Что вы видите? – спросил он.

– Себя, ё-маё.

– А вы посмотрите внимательно. Настолько внимательно, насколько можете, – он хлопнул меня по плечу.

– Посмотрю – и что?

Но Братерский уже ушёл.

Ещё с минуту я смотрел в тёмное зеркало, где отражался мой контур. Вид у меня был обычный, волосы взлохмачены, руки походили на плети, была лёгкая сутулость. Не герой, одним словом.

Я приближался к зеркалу, нанизывая себя на собственный взгляд. Скоро я оказался настолько близко, что зеркало почувствовало моё дыхание и помутнело в области носа. Я смотрел себе прямо в глаза, чуть скосив их.

На душе было погано.

Вдруг смещение пространства или какой-то оптический эффект заставили меня отстраниться.

Я смотрел на отражение, но едва заметная разница выдавала, что оно вышло из-под контроля. Моя внутренняя поза не соответствовала его позе. Его губы дрогнули в нахальной улыбке. Подбородок стал упрям. Взгляд повеселел.

Я отстранился. Отстранилось отражение, но сохранило вызывающий вид. Оно подмигнуло мне. Да нет… Это я подмигнул себе. Отражение казалось нахальным, как весёлый человек на похоронах.

Смещение продолжалось. Теперь я чувствовал его отчётливо. Я видел своё отражение через галерею бесконечных рамок, которые множились и удаляли меня на расстояние, будто я смотрел на себя через перевёрнутый бинокль. Забытое с детство чувство захватило меня полностью. Это было чувство удивления что я – это я. Что я есть вот тот человек в зеркале. Что я вообще человек. Что я заключён в эту оболочку и пользуюсь словами, которые звучат карканьем ворон. Наши слова смешны, как макароны, ведь «макароны» – очень смешное слово, если произнести его много раз. Также смешон наш вид и смешны мы сами, потому что это и не мы вовсе.

Состояние длилось недолго. Скоро я снова увидел себя, а слова перестали казаться бессмысленными. Осталось светлое чувство. Это было чувство человека, который долго просидел в погребе и вдруг сумел приоткрыть крышку; и пусть он ничего не увидел, свежий воздух, проникший в подземелье, наполнил его отвагой.