Люди давно сторонились Степана, не подпуская его близко, высказывая, кто что по этому поводу думает, а он и не обижался ни на кого и никогда, ни за что. От него и правда всегда пахло, если это можно так назвать, как от козла. Степан часто не мог дойти до туалета и нужду свою справлял прямо под себя. К тому же и почки у него отказали уже лет пять назад, он так думал, когда смирился в очередной раз с тем, что не снимал свои портки.

«Да что там, всё равно по капле – высохнет. Да, смерть – это хорошо». Степан не боялся смерти и не ждал, ему было глубоко безразлично, сегодня, завтра или никогда. У него не могло быть смерти, он так думал, так как у покойников её не бывает.

Вспомнился один разговор с дворником очень ранним утром.

– Вставай, чего разлёгся, сдохнешь ведь.

– Не сдохну, я давно уже сдох.

– Дохлые не разговаривают, а ты ещё отвечаешь, значит живой.

– Живой, только проку-то в том ни мне, ни людям. За всеми смерть – и с косой, и с метлой, а у меня посидит-посидит в ногах – и других забирать уходит. Видно, ей тоже не нравится, как от меня пахнет. А может, тяжёлый, нести не хочется. Думаю, что всё-таки на мне грязи больше чем положено. Всё ждёт, когда я вымоюсь, но я и не собираюсь, ей надо – пусть моет, а мне и так хорошо, теплей в мороз спится, я и так труп.

– Вставай, вставай, вон милиция едет.

– А мне-то что? Уж им-то я точно не нужен. С меня-то что взять? Ни взять, ни снять. Катать они просто так никого не будут. Не бесплатные извозчики с предоставлением ночлежки. Это для земных – рай такой и благодать.

– А ты что, неземной, что ли?

– Нет, я как дерьмо в прорубе, всё болтаюсь и болтаюсь – ни утонуть, ни вылезти.

– Ладно, пошёл я улицы убирать, с вами поговоришь – и сам бомжом станешь, не работаете, не страдаете, ни милиции, ни смерти не боитесь.

Дворник заскрипел своей деревянной лопатой ещё легче и быстрей, но снег падал и падал, как будто ему назло, не давая добиться желаемого результата. Степан, полежав немного, ещё раз попытался встать. Ног он как всегда не чувствовал, и руки совсем стали какие-то деревянные. С большим трудом опёрся на них, представив, что это протезы, встал на колени и пошёл, или, правильней, пополз, к себе домой.

Домой он всегда возвращался, не зная, почему и зачем, давно перестав делать какие бы то ни было определения, механически, на подсознательном уровне, свой курс держал в сторону дома.

Глава 4

Степан, полежав, пересилив себя, открыл глаза. Перед ним сидела девушка – нежная, красивая, будто соткана была вся из света, чистоты и любви. Эту любовь он увидел, почувствовал в реальном естестве и свете.

Жаркая волна хлынула по всему его телу, от макушки до пят, напоминая повышенной дозировки горячий хлористый укол. Через мгновение жар начал возвращаться с кончиков пальцев ног к животу, потом к желудку, к сердцу, к горлу, к глазам и заполнил всё холодное тело Степана. Не выдержав такого сильного давления, Степан вновь впал в забытьё.

Когда он вновь очнулся, первым, что он услышал и ощутил, был стук – стук сердца. Степан удивился, почувствовав вдруг его. Оно было живое, маленькое, подобное воробью, слабо зажатому в ладони человека.

Было такое ощущение, что оно не принадлежало Степану, а так, кто-то разрезал его грудь и поместил в неё маленький живой комочек. За много лет он просто забыл о его существовании и давно привык к тому, что оно не даёт о себе знать. Сердце билось, билось в быстром живом ритме, в ритме счастья и любви.

– Вот чёрт!

– Не произноси этих слов при мне, иначе я вынуждена буду тебя покинуть.

Он услышал тихий, приятный на слух голос.