Ливия Друза чувствовала себя счастливее, чем когда-либо в жизни. Она прошла по заросшему саду, перелезла через низкую каменную стену, обошла поле, по которому уже успел пройтись плуг, преодолела еще одну стену и оказалась на овечьем выгоне. Косматые безмозглые создания шарахнулись от нее, когда она попыталась их подманить; улыбаясь, Ливия Друза продолжила путь.

За выгоном она нашла выкрашенный белой краской межевой камень, а неподалеку – маленькое святилище, обагренное еще не высохшей кровью жертвенного животного. С нижних веток стоящего тут же дерева свисали и деревянные куколки, и шары, и головки чеснока; все это, судя по виду, находилось здесь уже давно. Ливия Друза с любопытством взялась за перевернутый вверх дном глиняный кувшин, но тут же поспешно выронила его: под кувшином разлагалась большущая жаба.

Будучи горожанкой, она не поняла, что двигаться дальше – значит вторгнуться на чужую территорию, чей хозяин усердно ублажает богов своей земли. Она продолжила путь. При виде первого же желтого крокуса Ливия Друза опустилась на колени, любуясь цветком, а потом, выпрямившись, посмотрела на окружающие деревья новым взглядом: ей казалось сейчас, что и деревья, и все живое создано для нее одной.

На ее пути встал яблонево-грушевый сад; на ветках еще оставались груши, и Ливия Друза не устояла перед соблазном сорвать одну. Груша была настолько сладкой и сочной, что она мигом перепачкала руки. До слуха Ливии Друзы донеслось журчание воды, и она пошла на звук, раздвигая ветви, пока не увидела ручей. Вода в нем была обжигающе-ледяной, однако она отважно сполоснула в ней руки, а потом со счастливым смехом подставила их солнцу. Сняв с себя накидку, Ливия Друза, стоя у ручья на коленях, сложила ее треугольником и перекинула через руку. И тогда, поднявшись на ноги, она заметила его.

Перед этим он читал. Пергаментный свиток в его левой руке уже успел свернуться, поскольку мужчина совершенно забыл о нем, разглядывая незнакомку, вторгшуюся в его сад. Царь Одиссей из Итаки! Встретившись с ним глазами, Ливия Друза затаила дыхание, ибо это были настоящие Одиссеевы глаза – огромные, серые, прекрасные.

– Здравствуй, – произнесла она, улыбаясь ему без тени смущения. Она так много лет наблюдала за ним с балкона, что сейчас он и впрямь показался ей странником Одиссеем, возвратившимся из скитаний к своей Пенелопе. Прижимая к груди сложенную накидку, она зашагала к нему, продолжая улыбаться. – Я украла грушу, – сказала Ливия Друза. – Какая вкусная! Я и не знала, что груши висят на ветках так долго. Если я и покидаю Рим, то летом и сижу на берегу моря, а это совсем другое дело.

Он ничего не ответил, а лишь наблюдал за ее приближением своими сверкающими серыми глазами.

«Я по-прежнему люблю тебя! – кричала ее душа. – Люблю по-прежнему! Для меня не важно, что ты – потомок раба и крестьянки. Я тебя люблю! Подобно Пенелопе, я уже давно забыла, что такое любовь. Но вот ты снова передо мной через столько лет, и любовь проснулась!»

Остановилась она слишком близко от него, чтобы их встречу можно было назвать случайной; его обдало жаром, охватившим ее тело; огромные черные глаза, смотревшие на него в упор, горели любовью. Он сделал то, чего при таких обстоятельствах не мог не сделать: преодолел то небольшое расстояние, которое их разделяло, и обнял ее. Ливия подняла лицо, закинула руки ему на шею, и они поцеловались, продолжая улыбаться. Они были давними друзьями, давними возлюбленными, мужем и женой, не видевшимися два десятка лет, разлученные чужими кознями, божественные и бесконечно земные. Их встреча была долгожданным триумфом любви.