Будильник прозвонил уже давно, а Павел всё лежал, будучи не в силах подняться. Он то проваливался в зыбкий сон, то вновь пробуждался, глядя на стрелки циферблата, прислушиваясь к неутомимой работе часового механизма.

Павел купил простенький китайский будильник в лавке на ближайшем суке[15] совсем дёшево.

Понятное дело, ведь здесь, в Ливии, будильник не является предметом первой необходимости. Никого из аборигенов в арабской стране вскакивать с утра на работу, как в России, не заставишь!

Павел вспомнил, как когда-то прибывшие впервые на учёбу в Московскую военную академию сирийские старшие офицеры во главе с бригадным генералом, открывши рот, глядели на толпу москвичей штурмующих входы на станцию метро «Маяковская», торопясь с утра на работу. Это зрелище нескончаемого людского потока, дисциплинированно двигавшегося к местам службы, настолько потрясло их, привыкших не торопясь потягивать утренний кофе в ожидании служебного авто, что они даже замолчали на время, не в силах обмениваться впечатлениями от увиденного.

А ещё когда-то давным-давно у деда Дорошина, жившего у реки в многолюдном селе, в каждой комнате деревянного дома, сработанного его собственными руками, «долбило» по будильнику единственной на тот момент отечественной марки «Ермак». И у каждого был свой «голос»!

Этот китайский часовой «шедевр» чем-то неуловимо походил на те, что сохранила память Павла: кондовые в своей надёжности и простоте промышленного дизайна советские изделия.

Наконец мужчина пересилил себя и осторожно опустил ноги на пол, заняв вертикальное положение. Затем, всё ещё «на автомате», поднялся и неверной походкой понёс себя в ванную комнату.

«Хорош воин! – оценил он своё помятое отражение в зеркале. – Хотя чему удивляться: по пол-литра на нос без особой закуски!»

Павел покосился на мусорную корзину, стоявшую в углу ванной комнаты, откуда задорно торчало горлышко пустой гранёной бутылки «Джонни Уокера», и, тяжко вздохнув, неприязненно обозвал посуду:

– Злодейка с наклейкой!

Плеснув в лицо несколько раз максимально холодной водой (так Дорошин делал всегда, если хотел проснуться), он почувствовал некое облегчение. Но всё же решил принять прохладный душ. Стоя под бодрящими струями воды, упруго катившимися по телу от макушки до самых ног, Павел, весь покрывшись мурашками от холода, наконец стал приходить в себя.

– Эх, «где мои семнадцать лет?» – процитировал Дорошин слова из известной песни Высоцкого, трясясь от озноба и изо всех сил стараясь храбриться, чтобы продлить время добровольной водной экзекуции.

После туалета сборы были недолгими. Павел рассовал все мелкие вещицы по карманам куртки, обратив особое внимание при этом на наличие ключей от московской квартиры, паспорта и авиационного билета с открытой датой возвращения в Москву.

«Полмесяца не досидел до конца срока, – прикинул он, рассматривая билет и штамп о прибытии в паспорте, – интересно, какие деньги теперь заплатят за неполную командировку?»

Затем застегнул молнию видавшей виды дорожной сумки, которую таскал за собой во все командировки по стране и за рубежом. Сумка была прочна и удобна, а габариты позволяли не сдавать её в багаж, беря с собой в салон самолёта в качестве ручной клади.

Собственно, другого багажа Дорошин никогда и не брал. Вполне хватало сумки, в которую бросалось лишь самое необходимое – часы, трусы и пончик. Так в шутливой манере называл свои недолгие сборы в бесконечные командировки Павел. Напоследок он окинул взглядом комнату, где прожил более месяца.

Жалюзи на окнах были подняты, и через слегка затенённое стекло буйным жёлтым снопом вламывалось, щедро грея тёплыми лучами, утреннее солнце.