– Мое настоящее имя для тебя наполовину неслышимо и непроизносимо, здесь наши природные возможности богаче ваших.

– Как же мне тебя называть?

– Зови меня Александром, это земное имя более всего соответствует той задаче, которую мне предстоит у вас выполнить.

– Да, наверное, неплохо, что ты не оказался в троллейбусе. Там людские мысли так завоняли бы все разом…

– Пахнут не мысли, а эмоции. Эмоции порождают особые химические вещества, запах которых я и могу обонять.

До сих пор на остановке не было никого, кроме нас двоих. Наверное, подумал я, предыдущий троллейбус уехал недавно. Но теперь к остановке подходили трое людей, и один из них с явным удивлением уставился на изумрудную шевелюру «Александра».

– Александр, или как тебя там! По-моему, НАМ надо валить отсюда. Пока ты не вляпался во что-либо повонючее перепуганного мальчика.

– Правда твоя.

Мы отошли снова в парк, под защиту темноты.

– И что теперь делать будЕМ? – спросил я, как-то сразу «записав» пришельца в свои друзья.

– Извини, ты так непереносимо вонял страхом, раздражением и злостью, что я не смог удержаться в сознании, и, похоже, пока был в бессознательном состоянии, телепатически – спонтанно внушил тебе, что я твой друг, хотя наши правила контакта строго запрещают скрытно влиять на чьи-нибудь мысли!

Я сразу вспомнил приступ внезапной смелости, и все остальные свои поступки последних минут. Не могу сказать, что открытие факта тайного копания в моей голове доставило мне удовольствие.

– И что теперь делать?

– Внушать тебе теперь ещё и отвращение ко мне было бы неправильно и глупо. Просто слушай свой разум, и отключи эмоции. – Если бы я это умел! – но Александр продолжил: – Да, я и забыл, что нужной степени развития самоконтроля у вас достигает разве что только каждый десятый, и то годам к 30…

– Ну, твое лицо мне совсем не показалось уродливым даже при первом взгляде. Если теперь я еще узнаю цель твоего появления у нас, и если она окажется достойной, то буду только рад видеть тебя среди своих друзей.

– Охоо, а не кажется ли тебе, что это говорит не твой разум, а внушенные тебе мной дружеские чувства?

– Ну и что? Мне теперь надо под микроскопом изучать каждую свою мысль, хоть на каплю доброжелательную к тебе?

– Вот если бы нашелся кто-то рядом с тобой, кто высказал бы тебе непредвзятое суждение обо мне…

Я сразу подумал об отце. Вот подходящий человек… Только как бы их познакомить?

– Александр, раз ты выглядишь так необычно, тебе, наверное, нужно какое-то убежище хотя бы на первое время. Почему бы тебе не поселиться пока у нас дома, и подходящий человек – мой отец – как раз оказался бы рядом. (Я тогда совершенно не «втыкал», насколько круто все мои решения и поступки оказались замешаны на внушенной симпатии к чужаку!)

Александр сказал как-то скучно: – Ну ладно, идем к тебе домой… – и после того, как мы сделали с десяток шагов, вдруг повеселел и добавил: – возможно, что так мне даже проще будет исправить оплошность.

И мы молча пошагали домой, никого больше не встретив, идти было совсем недалеко.

Дома я сразу вошел к отцу в кабинет, несмотря на прикрытую дверь, означавшую, что отец работает, и сходу заявил ему, с улыбкой жизнерадостного идиота:

– Пап, а у меня для тебя большой сюрприз, даже несколько.

– Отстань, не видишь, я работаю! Иди, съешь ужин, пока совсем не остыл!

Пап, ЭТО ДЕЛО наверняка ПОВАЖНЕЕ ужина и всех твоих работ, вместе взятых!

– Опять подкалываешь? Какие такие сверхважные ДЕЛА у ТЕБЯ могут вдруг, ни с того, ни с сего вспухнуть?

– Зелёного человечка хочешь наяву увидеть?

– И ты ко мне пристаешь с этими уфологическими бреднями?