Ухватив Мадину за руку, Терёшка потянул ее к двери, и тут женщина завизжала так, что парень чуть не оглох. С потолка на них с царицей, поджав шипастые лапы, кинулся один из «пауков» – тот, что побольше. Плюхнулся на пол, раздулся, ощетинив сочащиеся черной слизью иглы на спине, и, ощерив клыкастую пасть, заступил беглецам дорогу.

Терёшка загородил собой алырку от угрожающе напружившегося гада, тоже вот-вот готового прыгнуть, и выставил перед собой нож. Да только пустить его в ход не успел. Василий, уже разделавшийся со своими противниками, опередил парня, сгоряча не сообразившего, что с ножом к такой хищной да ядовитой дряни нельзя подходить близко. Из-под лезвия богатырского меча, отрубившего «пауку» одну из лап, хлестнула темная жижа, и, заваливаясь на бок, тот забился в корчах, точно на горячей сковородке. Вторым ударом Казимирович его прикончил.

– Ну куда полез, мало тебе было? – сердито бросил через плечо Василий Терёшке, махнув рукой обоим – и ему, и остолбенело застывшей за спиной у парня Мадине. – За мной, живо!

Но добежать до двери они не успели. В дверном проеме показались еще трое человекоподобных уродов, проскользнувших в горницу из сеней.

Да сколько же их там в запасе-то у людоедки?!

Та по-прежнему не давала Добрыне ни подобраться к ней со спины, ни прижать себя к стене. А воевода мешал ей добраться до освободившихся пленников. Одно из щупалец, заменявших чудищу ноги, неловко волочилось по полу, оставляя за собой темный след. Левую клешню Добрыня тоже зацепил. Но и у самого щит сплошь был иссечен следами ударов. Раны хозяйку избы вконец разъярили. До бешенства.

Василий метнулся наперерез лезущим из сеней страхолюдам. Первому всадил меч в горло. Второй, пошустрее и помельче, сунулся было к богатырю сзади, но на подмогу к Казимировичу подоспел Терёшка. Держа нож прямым хватом, лезвием вверх, парень выбросил руку вперед, нанося противнику короткий, без замаха, удар тычком прямо в подвздошье. Как учил Яромир. Гад взвыл, согнулся пополам, и сверху на толстую короткую шею, почти утопленную в искривленных плечах, молнией упал клинок Василия.

– Молодец! – крикнул мальчишке Казимирович, обрушивая меч на голову третьему страшиле.

Но охнувший Терёшка уже смотрел совсем в другую сторону. Мадина тихо вскрикнула и зажала себе рот ладонью.

Правая клешня твари все-таки задела Добрыню. Пока тот отбивал удар щупальца-сабли, рушившегося ему на шлем, второе щупальце оплело русичу щит, дернуло и вынудило богатыря открыть левое плечо и грудь. На полмига, не больше. Но ударить воеводу под ключицу двузубая острая клешня успела. Стальная кольчуга выдержала, спасла хозяина, да и сам Добрыня успел чуть отклониться назад, а второй молниеносный выпад клешни отвести краем щита. Однако равновесия не удержал, его шатнуло и отшвырнуло к печи. Великоградец еле устоял на ногах, а нечисть торжествующе взревела.

От ее броска воевода с трудом, но ушел. Качнулся-подался всем телом в сторону, сам прыгнул вперед, вновь пригнулся, полоснул чудище косым рубящим ударом и сумел подсечь еще два щупальца, на которых оно скользило по полу. Теперь уже людоедка пошатнулась, зашипев от боли, и на мгновение открылась. Добрыня этой возможности не упустил. Позволил твари вцепиться в щит и, отпустив его, поднырнул под левую, покалеченную клешню. Припав на колено, богатырь снизу вверх всадил гадине в брюхо меч почти до половины клинка. Левой рукой перехватил рукоять снизу, у яблока, надавил на нее уже обеими руками, вложив в это всю оставшуюся силу… и резанул справа налево.

Обычный человек и близко не смог бы рассадить клинком толстенную броню мышц, прикрывавших чудищу живот, – да еще из такого положения. И уж тем паче не смог бы ее прорубить одним ударом. Добрыня сумел, а булат великоградской ковки не подвел. Из длинного развала раны, протянувшегося до нижних ребер чудища через всю брюшину, потоком хлынули дымящиеся слизь и кровь. Падая и роняя богатырский щит, гадина взвыла так, что чуть не обрушились потолочные балки.