Проглотил ее воевода влет, за ночь, засидевшись над пухлым томом аж до предрассветных петухов. Тогда-то и появилась у Добрыни тайная мечта, в которой он даже лучшим друзьям не признавался: эх, вот бы самому заглянуть за грань, отделяющую родной мир от других миров Карколиста! Шагнуть на их тропы, прикоснуться к их тайнам, увидеть небеса, где сияют разноцветной алмазной обнизью нездешние звезды…

Лет с тех пор пролетело уже изрядно. Никитич немало постранствовал и по Славии, и по дорогам Рубежных государств, диковинного повидал – на десятерых бы хватило, но в Иномирье его не забрасывало ни разу. И всё же, несмотря на то что с годами эту мечту заслонили совсем иные думы, беспокойства да заботы, где-то в дальнем уголке богатырского сердца упрямо теплился ее огонек.

Однако ведуны и прорицатели недаром остерегают: поосторожней с тем заветным, о чем втайне мечтается. Оно ведь ненароком да совсем не ко времени может и сбыться!

Всю правоту этих слов Добрыня Никитич понял до конца, лишь когда они потеряли проложенную Николаем и Провом через лес тропу. А ведь сперва казалось, что с узкой, но наезженной дорожки не сбиться даже с завязанными глазами. Однако чем дальше набитая в пышном синем мху подковами богатырских коней стежка уводила отряд, тем больше она выписывала петель. То почти пропадала в зарослях, то перекрещивалась с выбегающими из кустарника звериными тропами, то ныряла в топкие низинки, то снова карабкалась в гору.

Далеко ли до опушки, Мадина не знала, но на всем пути русичам ни разу не попалось на глаза примет того, что в эту глухомань наведывается кто-то, кроме близнецов. Ни следов старых порубок, ни проплешин охотничьих кострищ под деревьями, ни затесей на стволах, какие оставляет топор бортника [10] или смолокура [11].

Дважды приходилось поворачивать и искать дорогу в чаще заново. А перебравшись через темноводный ручей, берега которого густо поросли голубой осокой, все четверо скоро поняли, что где-то на развилке, за бродом, с тропы сошли. Ровно кто взял и смотал стежку в клубок, из-под самых ног ее выдернув.

Воеводу ничуть не удивило бы, окажись, что так оно и есть. Доверенный придворный волшебник Николая и правда мог зачаровать путь к поляне с вратами. Нарочно для того, чтобы дорога выкидывала подобные шутки с незваными гостями, которым в эту заповедную глушь соваться не положено.

– А говорят, в таких местах сама Тьма правит, – вдруг подал голос непривычно молчаливый Терёшка, – и Чернобоговы твари кишмя кишат…

Отчаянный мальчишка уже доказал великоградцам, что храбрости ему не занимать, но воевода понимал, почему у парня душа не на месте. Байки о подземных царствах ходят на Руси одна другой страшней. Баснословнее разве лишь слухи о Проклятых Землях, огражденных от всего остального Белосветья Калеными горами и огненными реками.

– В корневых мирах Карколиста так и есть, парень, но от нас они далеко. Ты с подземными царствами их не путай, – объяснил сыну Охотника Добрыня, припомнив читанное когда-то. – В Иномирье немало мест, куда из Белосветья волшебными тропами попасть можно. Есть и такие вот, как это, вроде пещер каменных огромных. Оттого их подземными царствами и прозвали. В одних люди живут, в других – диволюды, но худов и бедаков в них не чаще встретишь, чем у нас. Хотя чудес всяких хватает.

– А я еще слыхал, будто все подземные царства отчего-то мелкие, – вставил Казимирович. – Иные даже, если не врут, гонец в сапогах-скороходах за час вокруг обежит.

– Коли с пути не собьется, – буркнул Добрыня. – Ладно, едем напрямик. Где-нибудь в опушку да упремся.