А Рэйну она всё же отомстит: изощренно, продуманно до мелочей и очень мучительно. Она не даст ему забыть о себе ни на минуту и будет постоянно сыпать соль на открытую душевную рану, лишив ее возможности заживания.

С этими мыслями Диэнна забылась тяжелым сном несмотря на то, что рассвет уже переходил в утро, пронизанное первыми солнечными лучами, заглядывавшими в ее по-прежнему открытое окно

Рэйм тоже не спал до самого утра. Но по другой причине. И в сердце, и в душе у него поселилась пустота. Он не испытывал никаких эмоций: ни радостных, ни безрадостных, ни по поводу, ни без. Ничего.

Думалось, что сердце отреагирует на разрыв с Диэнной по-другому: ведь оно любило ее. Значит, должно испытывать боль. Но не испытывало ничего, даже разочарования в разрушившихся, словно карточный домик, мечтах и планах.

Состояние было новым, оно несло в себе явную угрозу устоявшемуся образу жизни, привычным эмоциям и чувствам. Можно сказать, пугало, поскольку прорастало в сознании равнодушием и опустошенностью. Даже мысль о матери, которую он безгранично любил, не принесла ему, как обычно, радости. И уважение к отцу не воспринималось столь очевидным, как раньше. Поэтому Рэйм не испытал никакой неловкости при мысли о том, что в ближайшее время им придется сказать о разрыве с Диэнной. А ведь они уже были готовы принять её в семью как дочь, которой у них не было.

Но объяснять им Рэйм ничего не хотел да, в принципе, и не собирался. Несколько сухих слов – и достаточно. И не важно, что это их обидит. Почему-то уже не важно, хотя совсем недавно он готов был жизнью пожертвовать ради их душевного спокойствия и благополучия. Теперь же все равно. Он даже огорчиться по этому поводу не мог, так как в душе была всё та же ужасающая пустота: глубокая, зияющая, словно бездна, у которой не видно дна.

– Уже проснулся? – услышал Рэйм и повернул голову в сторону приоткрывшейся двери, из-за которой выглядывала растрепанная голова Эйджа с веселой улыбкой на припухшем от сна лице.

– Могу войти?

– Давай входи, если других дел нет, – ответил Рэйм и подвинулся вглубь кровати, освобождая место для младшего брата.

Разница между ними была небольшой, всего три года, но схожего было не так уж и много. Разве только внешне можно было смело сказать, что они родные по крови.

Оба высокие, идеально сложенные, с широкими плечами и узкими бёдрами, светлой кожей и дугообразными бровями, под которыми поражали своей красотой глаза, напоминавшие цветом чистейшей воды изумруды, опушенные густыми ресницами. Длинные черные волосы свободной волной ниспадали на плечи. На этом, пожалуй, сходство между ними и заканчивалось.

У Рэйма обращали на себя внимание довольно правильные черты лица, несущие в себе мужественность, широкий и выпуклый лоб, отточенные линии выступающего подбородка, достаточно широкие скулы, прямой аристократический нос, тонкие губы, серьезный, слегка задумчивый взгляд.

Но более всего его отличала от брата спокойная уверенность в себе, внутренняя сила, ответственность и собранность, которые создавали вокруг него ауру абсолютной надежности, вырисовывали на подсознательном уровне образ человека, на которого всегда можно положиться и который выдержит любые испытания.

Эйдж по внешней красоте даже превосходил брата. Линия его носа прямо переходила в высокий лоб с еле заметным выделением переносицы, лицо отличалось стройными и правильными пропорциями, не слишком выступающими скулами, выпуклым ртом с четко очерченными губами и умеренно широким подбородком. Особый шарм ему придавали прямая благородная осанка, утонченная шея и быстрая летящая походка.