– Хорошо, – согласился король. – Так и будет. Что же касается Коттингтона, которого Вы настойчиво советуете мне выдворить из дворца, то его роль в этом деле кажется мне не столь очевидной, как Вы говорите.

Бэкингем побоялся настаивать.

– Ничего, господин Коттингтон, я еще доберусь до Вас, – мстительно подумал он. – В, конце концов, отложить сражение – это еще не значит его проиграть!

– Дорогой друг, наконец-то Вы вернулись! – воскликнул Ришелье, едва аббат Фанкан переступил порог его приемной.

Он схватил священника в объятия, но тут же выпустил, поскольку тот, страшно побледнев, застонал от боли. Следы перенесенных пыток намертво вписались в худое изнеможенное тело несчастного, и только нечеловеческая радость от того, что он еще жив, поддерживала в нем жизнь и взывала к мщению.

– Боже мой, что с Вами сделали? – воскликнул кардинал.

– И, главное, кто? – подал голос отец Жозеф, жестом приглашая аббата сесть.

Фанкан тяжело опустился в предложенное кресло, и, с трудом вытянув больные ноги, простонал:

– Она…

Ришелье и господин дю Трамбле переглянулись.

– Кто это – она?

– Блудница Вавилонская – английская королева, – ответил Фанкан, замотав головой, прогоняя страшные грезы.

Герцог Бэкингем был прав – аббат действительно не решился рассказать кардиналу о своей связи с маркизом де Молина и его орденом. Не стал он упоминать и английского министра, сосредоточив всю свою ненависть на Генриетте.

– Но зачем Вы понадобились королеве? – удивился кардинал.

Священник усмехнулся.

– Вы помните господина д'Эгмона, Ваше Преосвященство? – спросил он.

Ришелье громко вздохнул. Арман д'Эгмон, граф де Ла Рош-Гюйон был его тайным агентом среди гугенотов, и поступил к нему на службу раньше, чем умудрился влюбиться в Генриетту Французскую. В свое время эта связь принесла Его Высокопреосвященству немало беспокойства, но еще больше его потрясло таинственное убийство графа, которое до сих пор осталось нераскрытым.

– После смерти Армана гугеноты потеряли всякий страх, – признался он. – Особенно их глава – принц Субиз, который, прежде, слушал только д'Эгмона, а теперь советуется лишь с дьяволом, забыв всякое почтение к монаршей власти… Да, мне очень не хватает графа Ла Рош-Гюйона!

– Королеве Генриетте, по-видимому, тоже его недостает, – ответил Фанкан. – Заподозрив, что Вы, Ваше Преосвященство, причастны к убийству графа, она приказала своим людям похитить меня, Вашего верного слугу, чтобы узнать подробности гибели д'Эгмона.

Ришелье схватился за голову.

– Так вот в чем причина ее ненависти ко мне! Я, надеюсь, Вы сообщили Ее Величеству, что я бы и сам дорого заплатил тому, кто назвал бы мне убийцу Армана?

Фанкан мрачно засмеялся.

– В свое время, граф Рошфор пытался переубедить Генриетту. Ваше Преосвященство может поинтересоваться, удалась ли ему эта попытка.

Рошфор, который несколько дней назад благополучно вернулся из Брюсселя, и только что вошел в приемную, страшно побледнел, услышав этот разговор. Бросившись на колени перед кардиналом, он открыл подробности допроса, устроенного ему когда-то Генриеттой[57]. Ошеломленный услышанным, Ришелье так набросился на несчастного, посмевшего скрыть от него такую важную информацию, что пришлось вмешаться отцу Жозефу, опасавшегося потерять своего лучшего агента.

– Не судите графа слишком строго, – заступился за Рошфора и Фанкан. – Я тоже пытался убедить Ее Величество в Вашей невиновности, но Вы сами можете видеть результат моих усилий.

С печальной улыбкой аббат приподнял сутану, открывая изумленным взорам слушателям раны, оставленные щипцами палача «Молчаливых».