– За здоровье собирателя нашего, славного боярина Ивана Кошкина! – поднял полную кружку старший Басманов.

– За здоровье государя нашего, Иоанна Васильевича! – ответил встречным тостом Иван Юрьевич.

– Ох, узнает о сем государь, быть всем поротым, – тихо констатировал оказавшийся за столом неподалеку Гришка Скуратов.

– С какой стати? – не понял Андрей.

– Не любит царь пьяных, ох, не любит, – с тоской глянул в кружку Малюта. – Требует, чтобы при дворе его все трезвыми были. И на пирах даже ни капли не употребляет.

– Государь мудр, – согласно кивнул князь и опрокинул в себя кружку кислого вина. – И он совершенно прав.

– Коли так, почему пьешь, Андрей Васильевич? – весело поинтересовался Андрей Данилович Басманов. – Отчего в трезвости не пребываешь?

– Да я бы запросто, – невольно зевнул Андрей. – Но плоть слаба. Не всем же столь твердыми духом пребывать, как Иоанн.

– Княже, а правду сказывают, что ты колдовством балуешься? – полушепотом поинтересовался Малюта.

– Колдовство, колдовство, – опять зевнул Андрей, борясь с напирающим на разум хмелем. – Почему сразу колдовство? Просто знание древнее. Мудрость предков наших.

– Чародеев темных… – перекрестился кто-то из молодых бояр.

– Волхвов древних, что богов своих за землю русскую молили, – поправил его Андрей.

– Не боишься в волховании признаться, Андрей Васильевич? – уже не так весело спросил боярин Басманов.

– А чего мне бояться? Царь за меня на это в обиде не будет. Я ведь не против него колдую, а для защиты его от напастей. И пару раз в этом преуспел, от покушения и чародейства спасал. Бог христианский тоже не обижается. Я службы посещаю исправно, серебро на храмы даю, к исповеди подхожу, в грехах каюсь. Иисус милостив, он простит. Чего мне беспокоиться? Ни на земле, ни на небе я никого не предаю, не обманываю.

– Тебе, сказывают, все грядущее ведомо? – Это уже проявил любопытство Федор Басманов.

– А и ведомо, что с того? – тяжело ответил Андрей. – Его ведь поправить можно, коли прознал. Гибель Иоанна юного я увидел? Исправил. Свою увидел? Исправил. Как же его проклятущее проведать, коли оно все исправляется да исправляется…

Князь Сакульский почувствовал, что голова стала уж вовсе неимоверно тяжелой, выставил локти и оперся подбородком на них. Глаза моментально закрылись помимо его воли.

– А в мое будущее заглянуть можешь? А государя? А князя нашего?

– Могу, – тихо признал Андрей. – Но не так просто все… Полороло… Зар-раза… полоть нужна. Ну, пот там, волосы, ногти, еще чего… Тогда свеча и пр-р… Пур… Ну, можно смотреть.

Язык тоже постепенно отказывался ему подчиняться. Огромным усилием воли князь Сакульский взял себя в руки и, чтобы взбодриться, выпил еще кружку холодного и кислого рейнского вина.

– Храбрый ты воин, Алексей Данилович! – похвалил он боярина Басманова. – Коли сыновья в тебя…

…Проснулся князь на широком, но коротковатом подоконнике. Чтобы на нем поместиться, Андрею пришлось скрючиться и поджать коленки. Однако под головой лежала аккуратно сложенная ферязь, у живота – шапка. Похоже, ложился сам. Вряд ли дети боярские, относя сомлевшего князя от стола, стали бы так с одеждой его стараться. Скомкали бы, сунули под ухо – и ладно. Однако как он укладывался и что делал перед этим, князь, хоть убей, не помнил.

– Надеюсь, лишнего ничего не сболтнул, – пробормотал он, усаживаясь. – Хотя, даже если и сболтнул… Дурного против царя у меня в помыслах нет, а про то, что я колдун, да еще и из будущего свалился, все равно никто не поверит.

Пир между тем продолжался обычным чередом: некоторые бояре спали – кто на скамьях, а кто и сидя, упершись лбом в столешницу; другие продолжали шумно обсуждать недавнюю соколиную охоту, запивая воспоминания вином и пивом, закусывая немудреными соленьями. Боярин Кошкин величаво посапывал в кресле, временами подергивая плечом и каким-то непостижимым образом не роняя поставленный на подлокотник кубок.