– Гордый?

– Да, разве не заметили?

– Заметил, как и то, что он озлоблен на верхи.

– Во многом Антон прав, когда говорит о неурядицах в нашей стране и безответственности некоторых вождей, – неожиданно обронила Елена и испытующе взглянула на Эди.

– Елена, приберегите эти оценки для Моисеенко, там они будут к месту, но ни для меня, ни тем более для моих коллег. И вообще, не делайте таких оценок, это будет истолковано как политическая безграмотность, – порекомендовал ей, легко улыбнувшись, Эди.

– Тогда почему вы молчали, когда таксист обливал грязью перестройку? – улыбнулась она.

– А вы хотели, чтобы я ему представился и потребовал прекратить антисоветчину пороть? – пошутил Эди.

– Нет, конечно, но как-то не согласиться с его доводами можно бы?

– Я посчитал, лучше послушать и сформировать свое представление о нем и не позволить ему это сделать о себе, – пояснил Эди.

– А-а, вот вы как? – рассмеялась Елена. – Выходит, я правильно сделала, что раззадорила его своим вопросом.

– Вы этим же принципом руководствовались, когда согласились с его рассуждениями относительно неурядиц в стране в надежде получения моей реакции на это? – усмехнулся Эди.

– Вы меня обижаете своим недоверием, мой дорогой папин друг, – промурлыкала Елена, прижав его локоть к груди. – Поймите, я просто хотела понять, как вы относитесь к тому, что говорил Антон.

– Елена, должен признать, что вы действовали правильно, когда заставили таксиста разговориться, – заметил Эди, не реагируя на ее «мурлыканье».

– И он разговорился, так как ответственности никакой не чувствовал за свой длинный язык. Раньше за такое его к стенке поставили бы или в каталажку отправили лет на двадцать, – серьезным тоном сказала она.

– Елена, его и сейчас можно бы приструнить, но стоит ли, вот в чем вопрос, ведь Антон не митинговал и не призывал к свержению власти, которой, точнее сказать, отдельной категории людей во власти, он не доверяет, – спокойно заметил Эди. – Поэтому, я думаю, нам надо терпеливо относиться к его высказываниям. К тому же придется обращаться к нему, когда понадобится куда-нибудь подъехать.

– Хорошо, я согласна, вижу, что погорячилась и все оттого, что во мне в таких случаях пробуждаются папины гены. Он тоже не соглашался, когда кто-нибудь при нем страну или власть ругал. Помню случай, как папа отчитал своего хорошего знакомого из ЦК партии, когда тот стал поносить политбюро.

– Из ЦК и ругал политбюро? – спросил Эди, отметив для себя, что Иуда не рассказывал ему о таком своем непростом знакомом. «Может, не вспомнил или мы так его затюкали, что забыл. Но, как бы то ни было, надо будет узнать и выяснить, кто он и не является ли связью Моисеенко или Сафинского», – решил Эди.

– Еще как ругал, но это было перед взлетом Горбачева на самый верх, – уточнила Елена. – Говорил ему, вот только забыла его имя и отчество, что из-за чрезмерной любви того к виски, валюте и несдержанности в политических оценках можно залететь, и тогда всем мало не покажется.

– Он часто бывал у вас?

– Не часто, но бывал.

– Он что, из тех, кто на трибуне по праздникам бывает? – пошутил Эди, чтобы придать своим вопросам непринужденный характер.

– Нет, но на каких-то переговорах, то ли с американцами, то ли с немцами, которые освещали в новостях, видела.

– О-о, этот знакомый вашего папы действительно серьезный деятель, если его в новостях показывали, – улыбнулся Эди.

– Он не единожды проводил переговоры с представителем иностранной фирмы даже у нас дома…

– В семейном кругу и с вашим участием? – прервал ее Эди.

– Не-ет, я, как обычно, находилась в школе. Мне потом мама рассказывала.