– Что именно? – уточнила я.

– Начни с детства.

И я начала свой рассказ.

– Ребенок я была желанный, первый. Меня любили все, родители, бабушки, дедушки, тети, дяди и даже соседи.

Мама говорила, что я очень рано начала говорить и читать, была любознательной и с детства с хорошим чувством юмора. Была очень артистичной и талантливой девочкой, пела, танцевала, но больше всего любила рисовать, это у меня получалось лучше всего. Училась я почти на отлично, занималась в изостудии, параллельно спортом. После школы уехала в Москву поступать в институт. Ну и вкратце, вышла замуж, родила двух дочек.

– Аля, а в семье у вас все здоровы?

– Нас в семье у родителей двое. Когда мне было четыре с половиной года, родился мой любимый братик Дима. Он абсолютно здоров и психически, и физически. Мама тоже здоровый человек, а вот отца я потеряла в 26 лет. Он погиб после тяжелой болезни, которая продолжалась около года. Я тогда была на восьмом месяце беременности. Носила младшую дочку. Мне сообщили по телефону, что папы больше нет… Я держалась как могла.

Когда я рассказала подробно о болезни моего папы, Галина Николаевна предположила, что это у меня наследственное заболевание. Далее она спросила, были ли у меня травмы головы и нейроинфекции. Да, это все было.

В 13 лет я разбила голову, неудачно упав на край бетонной балки, в шоковом состоянии я бежала домой, а с моих длинных волос капала кровь. Шесть дней я лежала в постели, и смотрела на «мир» через красное зарево, видимо, было какое-то кровоизлияние.

Родители сильно переживали, что травма нанесет ущерб моей памяти и интеллекту. Но бог миловал, этого не случилось, но головные боли мучили долго.

Что касается нейроинфекции, это случилось, когда мне было 27 лет.

Это был месяц март, вся моя семья переболела гриппом, я заболела последней. Никогда раньше я так долго и тяжело не болела. Почти неделю я была в бреду, с температурой под сорок. Чтобы хоть как-то облегчить мое состояние, Саша каждый день вызывал скорую. Мне делали укол и уезжали. Последний раз приехал молодой доктор, сказал, что я сильно истощена, и как приду в себя, необходимо сдать кровь. Анализы показали наличие каких-то тел в крови. Сейчас я не вспомню, но что-то близкое к менингиту.

Галина Николаевна слушала и записывала что в свою тетрадь.

– Да, Аля, досталось тебе немало, – в конце беседы резюмировала она.

– Я хочу знать свой диагноз, скажите мне правду, у меня шизофрения? – тихо спросила я.

– Нет, я думаю, нет. Но надо провести еще несколько тестов, и потом, Аля, ты, как медик, знаешь, мы не говорим пациентам диагнозы, но об этом чуть позже. Мне надо знать твои показатели МРТ головного мозга.

На этом мы закончили беседу. И я направилась к себе в палату.

Господи, ну почему это случилось со мной? Это очень тяжелый крест для меня, я просто не выдержу, всю жизнь мучиться приступами, как мне жить, как?

Эти мысли постоянно крутились у меня в голове.

Только одно заставляло меня цепляться за жизнь – это мои дочери!

Я заставляла себя думать о детях постоянно, мне было их так жалко, до слез. Сейчас они еще маленькие, а что будет дальше?

Как я скажу им: «Ваша мама больна психически!»

Да, мне действительно очень был нужен клинический психолог.

Мне предоставили психолога где-то через неделю. Это был довольно молодой мужчина, лет тридцати пяти. Он ответил на все мои вопросы. Мне стало немного легче. Я узнала, что с моим диагнозом бывают длительные ремиссии. Что если подобрать грамотное лекарственное лечение, можно даже вернуться к работе. Жить полноценной жизнью.

– Скажите, пожалуйста, а человек теряет свои интеллектуальные способности при моем диагнозе? – я задала самый важный для себя вопрос.