– А, гнида кожаная, больно тебе, – услышал он.

– Ну, бритоголовый, я тебя найду, – прошептал Макс, зажимая рану рукой и, делая над собой огромное усилие, выпустил руку девушки и побежал к метро. Вбежав на эскалатор, Макс перевел дух – за ним никто не гнался. «Ну, гады», – вымолвил он непонятно кому, проваливаясь в темноту. Хоровод множества лиц и голосов захватил Макса, унося с собой в небытие борьбы жизни и смерти.

– Расступись, расступись, – слышал Макс сквозь гулкий ритм голосов, окружавших его. Какой-то человек, расталкивая сгрудившихся на платформе у эскалатора людей, проталкивался к распростертому на полу Максу. Сорвав со своей шеи шерстяной шарф, незнакомец приложил его к ране Макса, пытаясь остановить бьющую толчками кровь.

– Только не на улицу, – прошептал Макс, – меня там ждут, – и, собрав последние силы, прошептал склонившемуся над ним, – хотят убить.

Макс чувствовал, как жизнь медленно, но уверенно покидает его, просачиваясь сквозь дыру.

«Мир холода поглотит тебя, – слышал он, – и никогда, никогда ты уже не увидишь солнечного света», – громким эхом отдавались в его затухающем сознании странные ужасные слова, непонятно откуда возникшие.

– Дайте пройти! Дайте пройти врачам!

– Пропустите скорую, в конце концов! – говорил молодой врач скорой помощи, протискиваясь сквозь толпу к лежащему Максу. Он опустился на колени перед Максом, взял его левую руку и стал прощупывать пульс.

– Так, пульс слабый. Быстро везем его в Александровскую, – скомандовал молодой врач.

– Разряд! Еще разряд! – командовал врач.

Неподвижное сердце Макса не подавало никаких признаков жизни в теле. Белый ослепляющий свет испугал его. Он видел себя со стороны, вернее тело, в котором врач пытался возродить жизнь. Тело было неподвижным, но самое страшное, что Макс не хотел вернуться в него: уж очень сильную легкость и свободу он ощущал. Внезапно откуда-то сверху проступил яркий луч света, и перед ним возник некто в черном, который произнес, глядя Максу прямо в глаза: «Ты должен вернуться! Твое время еще не пришло. Ты должен жить, чтобы стать сильным. Ты сможешь изменить судьбу – это твое предназначенье», – проплывали темными пятнами в его сознании слова. «Я еще приду к тебе», – сказал некто в черном, повернувшись к Максу спиной, на которой он увидел два белых крыла.

После третьего электрического разряда на дисплее компьютера появилась маленькая, но уверенная кривая, свидетельствующая о движении сердца.

– Вернули! – выдохнул доктор. – Слава Богу!

Белые стены больничной палаты сливались с неясным сознанием Макса. Боль уже не сильная, но все же напоминала о себе.

«Надо делать ноги, – думал Макс, лежа в больничной койке. – Они скорее всего уже узнали, что я здесь, следовательно, могут меня найти, я же свидетель убийства».

– Сестра, – прошептал он, но Макса никто не слышал.

«Вот, черт побери, так и завалят по-тихому. Валить надо отсюда, валить, – думал он. – Интересно, какой здесь этаж? Если б это был восьмой или десятый этаж, было бы хорошо, гранату не докинут. Ну, не гранатой убьют, так газом траванут, как в „Норд Осте“, всех: и своих, и чужих; или ракету запустят – вон, американцы с Ираком воюют, так пара ракет у них в Турцию по ошибке залетела» «Так. Спи лучше давай, а не о ерунде думай всякой. Кому ты нужен?» – сказал ему внутренний голос.

«Пришло время рамсить, и рамсить жестко!» – от этой мысли Макс стукнул кулаком по кровати. Как говорил друг Макса Алекс, «нет предела жесткости рамса». Это означало: иди к своей цели, преодолевая все трудности; а когда силы кончатся, тогда было другое правило: «Рамс непознаваем в своей жесткости», что означало, что думать об этом уже поздно, и надо возвращаться к первому правилу и снова идти вперед. Для Макса пришло время правды. В тот самый день он не только увидел себя в отражении большой витрины у метро Ладожская – он увидел истинное лицо всего мира, отражение боли и зла, что переполнило его терпение, и ему захотелось наказать себя за весь мир хотя бы тем, чтобы ему просто набили морду. Он думал таким образом утолить свою жажду боли, наказывая себя за грехи всего мрачного мира. «Боль физическая перекроет боль душевную», – считал он, осознавая, что уже становится зомби, становится таким, как все вокруг. «Творить зло – удел слабых, – сделал вывод он. – Пришло время платить за все».