Сашка ответил вечером того же дня. Сообщил, что поручение мое выполнил, и, слегка стесняясь, назвал цену своих услуг. Я пообещал оплатить, попробовал перевести деньги через мобильный банк со своей пластиковой зарплатной карточки, но не получилось. Оператор связи был украинский и платежи принимал только в гривнах, долларах или евро. Пришлось позвонить Александровскому и объяснить ситуацию. И пообещать уже завтра с утра отправиться в банк и перевести деньги. Сашка был человеком сговорчивым и согласился.

Отец сам позвонил мне уже на следующий день, с утра, хотя я ко времени его звонка уже встал, и даже вернулся с обязательной утренней пробежки. Бегаю я достаточно долго, но не потому, что не могу бежать быстрее. Я-то могу, но я всегда бегаю со своей собакой. Большой тяжеловесный ньюфаундленд может бежать сколько угодно, не ведая усталости, но при этом недостаточно быстро. От быстрого бега он задыхается и устает. Он же все-таки не служит в спецназе ГРУ…

– Валька! Ты, что ль? – знакомым скрипучим голосом спросил отец. Голос его изобиловал множеством мелких трещин. Хорошо знакомый мне голос. Знакомые интонации. Но отец как-то невнятно спросил, словно не верил, что это могу оказаться в действительности я. Он плохо понимал, как далеко зашла техника.

Мне показалось, что отец был по обыкновению, как всегда в последние годы, не совсем пьян, но основательно выпивши. Хотя время было еще, как мне подумалось, слишком раннее. Пил отец стабильно и все, что имело хоть какое-то процентное содержание спиртного. Иногда вместе с ним пила и мама. Меня это всегда, с самого детства, злило, и потому я, с этого самого детства насмотревшись на пьяных, сам запаха спиртного во взрослой своей жизни не переносил. Не пил вообще принципиально и другим не советовал. Голос отца, несмотря на шахтерскую хрипотцу, несмотря на неуверенность, звучал все же почти оптимистично и, при всех моих подозрениях на его состояние, меня радовал – все-таки родной человек, давший мне жизнь. И сам отец, как я помню, всегда рад был встрече со мной.

– Я, пап, я это… Как у вас дела? Как мама?

– Да хреново дела, – весело завопил вдруг отец. – А ты чего это трубку решил нам купить… С чего такого вдруг?

– Да меня вот в отпуск отправили. Я же всегда в отпуск к вам приезжал, проведать, а как теперь? Мне теперь к вам не проехать? В Америке проще встретиться, чем в Украине! Может, вы ко мне? Я бы денег на дорогу выслал… Как там у вас обстановка? Выпустят вас?

Говоря по правде, высылать деньги на дорогу можно было бы только через того же Сашку Александровского. Чтобы он втайне от отца передал деньги маме. Иначе отец все пропьет. А если на маму выслать, он, узнав, все равно у нее заберет и пропьет. Мама ему перечить не посмеет. Побить может. Но предложение я сделал. Может быть, даже неожиданно для себя. Однако обратного пути не было. Но отец сразу и резко отказался.

– Бесполезно. Чтобы к вам попасть, надо в Донецк проехать, а нас туда не пропустят. У нас здесь особый режим.

Хорошо зная своего отца, его всегдашнее желание показаться значимым и из мухи раздуть слона, я не обратил особого внимания на слова об особом режиме.

– Да и как уедешь? У нас ведь не лучше, чем у вас. Зимой-то на одну пенсию не проживешь. Огород, хозяйство только и спасают. Весна началась… Столько забот по хозяйству. Мать не сможет дом оставить.

Я не стал объяснять, как у нас люди живут, зная, что и у нас старики не живут, а только выживают. И пенсии хватает только на покупку веревки, чтобы повеситься, а на мыло для веревки пенсии не хватает. У отца, правда, была еще и инвалидская добавка к шахтерской пенсии – он ушел на инвалидность по причине непонятно откуда взявшейся эпилепсии. Но и некогда большой шахтерской пенсии, и инвалидной добавки к ней ни на жизнь, ни на лекарства не хватало. Да и то выплачивались они нерегулярно. А что выплачивалось, большей частью оседало в магазине.