Пусть она и не была полиглотом, но владела французским и немецким, а также немного испанским и рассчитывала, что и с португальским дело у нее пойдет. К тому же у нее оставалось время до полудня, когда за ней приедут из посольства. Интересно, насколько тяжко ей придется в первый день?

Собираясь на улицу, Ава едва не забыла шляпку, но вовремя спохватилась, приколов ее к своим кудрям, надела новые туфли, гармонирующие с юбкой, и розовый свитер.

Открыв дверь, она оказалась лицом к лицу с соседом из квартиры напротив, который тоже собирался уходить. Его волосы на висках покрылись серебром, под глазами, выдавая усталость, набрякли мешки. Он кинул на Аву один только взгляд и удивленно вскинул брови.

– Вы американка. – Ава нахмурилась – неужели это так очевидно? – У вас не найдется американских журналов? – В его английском сквозил непонятный акцент. – Возможно, «Тайм»?

– Вообще-то найдется, – медленно ответила Ава. Журнал она купила в аэропорту, повинуясь порыву, в надежде отвлечься от предстоящего полета. Затея не сработала, Ава даже не открыла его, и он теперь лежал на столе в гостиной.

– Вы можете мне его отдать? – продолжал сосед.

Он даже не попробовал предварить столь прямолинейную просьбу светским разговором, и Ава растерялась настолько, что согласно кивнула, прежде чем поняла, что делает; вернулась назад, взяла журнал – идеально глянцевый и блестящий, – и вышла обратно.

Лицо соседа озарила такая радость, словно Ава вручила ему Библию Гуттенберга.

– Благодарю вас, – сказал он и, прежде чем Ава успела что-то ответить, скрылся в своей квартире.

Оставив эту странную встречу позади, Ава спустилась по лестнице, вышла из здания и решила свернуть налево, куда стекался людской поток, но не успела сделать несколько шагов, как ее каблук поехал по скользкому тротуару. Она восстановила равновесие прежде, чем кто-то успел заметить ее неловкость, и стала внимательнее смотреть под ноги. Каменная мозаика, которой Ава так восхищалась накануне, местами вспучивалась, а местами проваливалась, и эти застывшие волны исключительно коварно подстерегали ноги в туфельках. Но вместо того чтобы вернуться и переобуться в более подходящую пару, Ава осторожно направилась к киоску и стойкам, к которым кнопками были пришпилены газеты.

Одну полку занимала «Дэйли мэйл», датированная двумя неделями тому назад, 8 апреля 1943 года, ее заголовок гласил: «Роммель бежит, союзники смыкают кольцо».

Рядом располагалась «Дас Райх» без малейшего упоминания о разгроме упомянутого генерала. «Ле нувелист» – кажется, лионская газета, – тоже хранила молчание. Ава протянула к ней руку, чтобы ознакомиться подробнее, когда с ее пальцами столкнулись другие, мужские.

Они отдернули руки и взглянули друг на друга. Перед Авой возвышался мужчина с небрежно откинутыми назад светлыми волосами и глазами лазурными, как чистое весеннее небо. Он широко улыбнулся, сверкнув ямочкой на правой щеке.

Так, наверное, выглядел Адонис. По крайней мере, Ава теперь могла сказать, что видела воплощенными свои представления о божестве. Не то чтобы она могла потерять голову от одной красивой внешности, но эта ямочка могла зажечь в самом стойком женском сердце романтические чаяния.

– Извините, – произнес незнакомец с легким баварским акцентом.

Аву как будто обдало ледяной водой, и дыхание перехватило уже не от восторга, а от шока.

– Вы немец.

– Австриец, – поправил он.

– Нацист, – не сдержавшись, ядовито зашипела она. И тут же пожалела о своей поспешной реакции. Но звук немецкого языка всегда вызывал у нее теплые воспоминания об отце, чьи дед и бабушка эмигрировали в Америку из Кельна (его мать и сестры родились уже по другую сторону Атлантики). Язык являлся одним из семейных сокровищ, и отец так вдохновенно изучал его, что Ава не могла не проникнуться той же страстью. А теперь нацисты осквернили язык их предков.