Роль беспринципного ублюдка давалась все сложней. Наклонившись к девушке, я рывком поднял ее на руки и понес в душ. Она вздрогнула, хватаясь за мои плечи, и часто заморгала.

– Что тебе надо? – голос ее дрожал, большие глаза покраснели от слез.

И меня затопило жалостью:

– Вымыть тебя, – внес ее в кабинку и поставил на ноги. – Ты в крови…

– Что у тебя с лицом? Никого не лишал девственности? – усмехнулась она. – Показалось, это твое хобби…

– Рот закрой, – осторожно обхватил ее за шею.

– А то что?

И она бесстрашно заглянула мне в глаза. Зубастая. Подчиняться не собирается.

– А то я продолжу…

– А может, мне понравилось?

Она хотела оскалиться, но вышло не очень. Глаза заблестели от слез.

– Сколько тебе лет?

Почему мне казалось, что она старше?

– Боишься сесть за решетку за изнасилование малолетней? – прыснула она. – Брось!

Я развернул ее лицом в стенку и крутанул кран. Она вздрогнула от резкого потока воды, упавшего нам на головы, но молча уперлась лбом в плитку. А я вжался в нее. Запах крови и здоровой самки сгущал туман в голове, и даже вода его не разгоняла. Давно забытое чувство… Но я справлюсь – не в том возрасте, чтобы позволять командовать звериным инстинктам.

– Как твое имя?

– Энди.

И имя какое-то детское.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать один…

Она могла бы быть моей дочерью, если бы завел ребенка в девятнадцать, а не в тридцать.

– …Ты коллекцию собираешь? – усмехнулась она зло, чувствуя, что моя хватка ослабла.

– Я оставил на тебе свою метку, – прорычал, возвращая пальцам твердость. – Не знаешь, что это значит?

– Для кого-то, может, и значит, – пожала она смело плечами. – Но со мной не прокатит. Я не обращаюсь в зверя…

Я выпустил ее шею, чтобы пальцы ненароком ее не сломали, и вцепился в плитку с обеих сторон от девчонки, сжимая зубы с такой силой, что скулы запекло. Она только вздохнула, опасливо оглядываясь, но не проронила ни слова. К счастью.

Я ведь знал, что придется платить. Но это оказалось неподъемным. Нормальная самка свыклась бы с моим выбором – гормоны бы взяли верх рано или поздно. Но только не эта… Такая же, как и моя дочь. Для нее все так и останется – наживую.

– Что снова не так? – прошептала она.

Я выключил душ и дернул полотенце с вешалки:

– На кровать ложись.

Она взяла полотенце и замерла ошарашено, хлопая на меня большими глазами. Странные. Горчичные с золотистыми крапинками… Я отвел взгляд и вышел. И только тут сообразил, что девчонке банально холодно в камере, поэтому и дрожит. Она не только оборачиваться не умеет, она вообще как слепой котенок в этом мире – ни инстинктов, ни способности чувствовать сородичей… ни умения противостоять холоду.

В груди резануло тупой привычной болью, когда вспомнил Лину – дочь. Мне всегда приходилось топить печь в своем доме в горах, чтобы малышка там не мерзла. И кутать ее приходилось в два одеяла все равно. Еще и сгребать в охапку, чтобы согрелась и уснула. Так редко это было… И я помнил каждый такой раз.

– Черт, – процедил сквозь зубы, хватая штаны с кровати.

Я старался не давать фантазии волю – давно в мыслях не рисовалось лицо моей девочки. Потому что стоило подумать, и меня тянуло в черный омут отчаяния. Как ей должно быть сейчас страшно… если она вообще жива.

На базе ее не было. И это не оставило мне выбора, кроме как сдаться, потому что теперь я знал точно, что заказчиком был ублюдок, приближенный к президенту. И теперь единственным шансом выманить тварь покрупней было создать иллюзию, что я готов вести переговоры…

Энди замерла у выхода из душевой – я слышал, как часто она дышит.

– Ложись на кровать, – повторил приказ.