Спешно перебежав дорогу, Эммануэль сел в машину, и та тяжело тронулась с места, нагло вклинившись в поток других автомобилей.

– Добрый вечер, господин Стирис, – приветствовал водитель. – С вами все в порядке?

– Переживать не о чем.

– Почему вы не дождались меня?

– Решил узнать, чего от меня хотят в МИ6.

– Как вы узнали, что это они?

– Стальная пластина в крышке багажника отсутствует.

– И неудивительно. Откуда им знать, что мы пересели на эти модели из-за их крепкой подвески?

– У американцев есть чему поучиться.

– И, пожалуй, сейчас самое время.

– Не думаю. Арабский бойкот долго не продлится. Для этих ленивых ублюдков нефть единственный источник бесперебойного дохода. А если они продолжат и дальше диктовать американцам кому нельзя экспортировать автомобили, то те, в свою очередь, охотно заморозят их активы в банках и на Уолл-стрит. Как только американцы нащупают чувство собственного достоинства, мы начнем ввозить в страну их машины и перестанем предпринимать попытки изобрести велосипед, вместо этого направив все свои силы на военный автопром.

– Так значит, вам доводилось садиться за руль Суситы?

– И за руль Кармели тоже. На эти куски пластмассы невозможно взглянуть без сожаления.

– Вы не находите печальным это обстоятельство?

– Черта с два, парень. Разве похоже, что моя гордость уязвлена? Пока война разрывала на части Советский Союз и Европу, американцы играли во внешнюю политику, отправляя своих солдат в кукольные государства, чтобы те рассказывали местным жителям задушевные байки о стране великих возможностей. А дядя Сэм тем временем подобрал под себя все автомобилестроение в Штатах, чтобы продавать в Европу все, у чего есть мотор. Пока весь остальной мир сражался с нацистами, американцы наживались на нуждах полноценных участников войны. А по ее окончании, вернувшись к гражданскому автопрому, продавали машины вдвое дороже своим же людям.

– Кто-то воевал, а кто-то торговал, не так ли?

– Именно. И теперь на нашей стороне боевой опыт, а на их пятилитровые, оцинкованные автомобили.

Заехав на многоуровневую стоянку, водитель замедлил ход, дождавшись, когда к ним присоединятся два абсолютно идентичных Бюика, каждый с тонированными стеклами и пассажиром на заднем сидении. На выезде все трое разъехались в разные стороны и только один направился в пригород по шоссе М25. Через двадцать минут они свернули на проселочную дорогу и медленно покатили к стоявшему на берегу озера частному владению.

***

– Здравствуй, мальчик мой!

Михаил Розенблюм заключил Эммануэля в крепкие отцовские объятия и расцеловал в обе щеки.

– Тебе уже за сорок, а ты все еще выглядишь, как в тот день перед отправкой на войну.

Старик искренне улыбался, разглядывая своего подопечного. Взяв Эммануэля под руку, он увлек его вглубь своего дома.

– Как ты смотришь на то, чтобы выпить перед ужином? – поинтересовался Розенблюм.

– Пристально.

Старик рассмеялся бородатой еврейской шутке и оба направились в помещение, служившее одновременно библиотекой и переговорной.

– Что будешь пить?

– Шотландский.

– Неплохой выбор. Смотрю, ты перестал заливать в себя все, что горит. Привычки, приобретенные на войне, наконец начали выветриваться из тебя?

– Лишь немногие. Не забудь добавить лед.

– Не так уж ты и утончен.

– Это все жара, Миша. Она не покидает меня даже когда я покидаю ее.

Старик вручил Эммануэлю стакан с янтарной жидкостью и плюхнулся в соседнее кресло.

– Ты не присоединишься ко мне?

– Не сегодня, Мэнни. При такой работе у меня нет возможности соблюсти все традиции погребения моего друга, но отказаться от мяса и выпивки мне никто не помешает в этот день.