Нам предоставили бесплатные билеты, но забыли спросить, хотим ли мы идти на это зрелище. Это давление необходимости, от которого некуда деться. Мотив непризнанности, скованность нищеты, скудность действий. Капитализм диктует неумолимые правила – продайся или будь никем. Быть никем – нормальное состояние в обществе спектакля. Я отказываюсь принимать какую–либо роль, чтобы потешить публику.

Проснувшись, мы снова засыпали – не было денег, чтобы выбраться из плена грез. И мы жили в дурмане, впитывая алкогольные пары и дешевую еду. Я не понимал, надолго ли это затянется, может день, возможно, до скончания века. В любом случае, в этих сновидениях мы казались себе счастливыми, хотя были несчастнейшими. Туман, кромешный туман, и нам верилось, что в этой дымке –

спасение от всех бед.

Пробуждение. Поведай мне, что было со мной. Жил ли я? Или просто взирал на все с другой стороны зеркального стекла? Говорил ли я с тобой, бросал ли истории, которые так похожи на правду? Мне не все равно, я не безразличен, однако в моих глазах можно прочитать похуизм. Я наобещал много лишнего, но так и не научился быть умереннее. Искренность – все, что я просил у себя и других, после того как пограничная ситуация накрыла собой мой мир.

02.01.2020 г.

Прости несовершенство всего, в этом – его совершенство. Но тебя бы устроила только всебезупречность, ни капли меньше. И ты прячешься за работой, ты скрываешься в отношениях, рассеиваешься в друзьях, бежишь от себя, вознамерившись не принимать есть–ность. Но она съест тебя, дорогая, ты не устоишь. Пожалуйста, прими ее как дар, как будто, твой любимый вручил тебе самый ценный подарок и хочет, чтобы ты хранила его целую вечность!

Я разгоняюсь и несусь, сломя голову. Суета со всех сторон, мелькают пазлы реального. Никто не может быть остановлен. Ничто не может быть остановлено. Только вперед. Как писал Анатоль Франс: “Жить значит действовать!”. И я пытаюсь соблюдать это правило, стараюсь быть его последователем. Но я последователен только в своей непоследовательности. Я, как Людвиг Фейербах в его архэ, вожделел бы закончить свои дни отшельником–атеистом в забытой всеми деревеньке.

Мы дико противоречивы. Нам достались фрагменты из лучших эпох, но даже их мы медленно теряем. Дети 90–ых, мы просрем все, ведь нас не научили созидать, но только разрушать. Наши священные писания – это хаотические метания мыслей обыкновенного человека. Наше священное предание – это существование среди непрерывного беспредела и анархии. Довольно порядка и беспонтовых подделок, даешь неразбериху и подлинность!

Кто еще готов услышать о том, что только настоящее обладает мощью? Кому еще сообщить об ударной девственности простоты и о несгибаемой воле смиренности? Я, словно Диоген Синопский, брожу в поисках слышаших, с фонарем посреди белого дня. Но сам не слышу о чем проповедую. Я глухонемой поводырь, поэтому предпочитаю путешествовать в одиночестве.

Я учу ни о чем, ни о чем я учу – и это сама жизненность сказует во мне.

02.01.2020 г.

Мне скучно и грустно. Никто не звонит и не пишет. Я, как полковник в отставке, что переживает последний сезон, после которого ничто. Ничто, которое ничтойствует. Но я сам удалился в затвор, чтобы внимать себе, ибо шум внешний заглушал голос внутри. Сто мишеней – и ни одного выстрела в цель.

Так я провел два с лишним десятка лет, пытаясь обнаружить хотя бы одну цель, в которую можно попасть. Но с этим покончено, мишени были моими видениями.

Он сидел и смотрел на меня. Прошло девять лет. Я не мог узнать его. Бывший бунтарь – неформал, который то и дело говорил о противостоянии существующему порядку вещей, стал заурядным менеджером на заводе, что только и твердил мне что о карьере, о повышении зарплаты, о поиске лучшего места для труда. Он предал себя, развеяв свои воздушные замки. Но он не сознавал, что натворил. Дав замолчать внутреннему ребенку, он выпустил наружу жестокого родителя, подавившего волю младенца.