На деле же получается, что талант орать перешел ко мне по наследству. Спасибо, любимая матушка, но лучше бы ты поделилась клыками или хотя бы рослой фигурой.

И снова мои привыкшие к темноте глаза замечают ту же тень, но на этот раз она оказывается уже слева.

Ноги у тени есть.

И руки тоже, и как раз сейчас в одной из них зажато что-то узкое и длинное, поразительно смахивающее на стилет.

Можете считать меня параноиком, но за долю секунды я успеваю приокрутить перед внутренним взором все эти непонятные и неслучайные «случайные» совпадения: шорох, тень, толчок, снова тень, но на этот раз ножом. Кому-то очень не терпится отправить меня на тот свет?

Вопросы «зачем?», «почему?» и «за что?» я отшвыриваю, как лишние. Выкарабкаюсь – тогда и пораскину над ними мозгами. А сейчас самое время что-то предпринять, иначе я красиво пораскину мозгами на полу под лестницей. И на этот раз – никаких метафор, потому что лететь мне отсюда целых… в общем, долго.

Я снова кричу, и так громко, что эхо поднимается под потолок и посыпает мою голову каменной крошкой. Как будто я и так мало страдаю, чтобы перчить меня, словно утку.

Не представляете, какой скрытый потенциал раскрывает в нас потребность выжить любой ценой. Если бы матушка могла слышать меня сейчас, она бы больше никогда не посмела сказать, что я – подкидыш, которым подменили ее славного, обещанного знамениями мальчика. Потому что в искусстве ора я только что ее обошла.

Упреки матушки, кстати, вспоминаются очень вовремя. Потому что вместе с ними приходят обида, злость и желание доказать всей семье, что я и есть тот самый наследник. Только женского пола. И пусть страшненький, как непрощенный грех, но ведь и знамения могут барахлить?

Может быть, если бы меня пореже называли «пустышкой» и «выкормышем», я бы не выросла тем, кем выросла: циничной девчонкой без стыда и совести. Уже за одно это родители заслужили крупицу моей любви. Будь я мягкотелой, как Тэона – сейчас бы уже валялась где-то внизу со свернутой шеей. А так, выросла способным укорениться где-угодно сорняком, с наивысшей степенью приспосабливаемости.

Перефразируя известную поговорку, меня-то как раз легче прокормит, чем убить.

— Йоэль? – раздается откуда-то сверху звонкой голос одной из девчонок эрд’Аргаван.

Хвала Взошедшим!

Но, как в третьесортном авантюрном романе, радость моя слишком поспешна.

Мой убийца идет ва-банк.

— Йоэль, зачем ты туда забралась? – кричит мелкая эрд’Аргаван, и мне хочется выть от ее непроходимой тупости.

«Да вот, - мысленно зло всплескиваю руками, - дай, думаю, свалюсь с лестницы, посчитаю ребрами ступеньки, сломаю пару костей, да и грохнуть башкой вниз. Вдруг из этого получится что-то хорошее?!»

Убийца все ближе. Я не вижу его, но готова поклясться, что слышу дыхание в правое ухо.

— Меня уби…!

Я при всем желании не успела бы закончить, потому что убийца пускает нож в дело.

Смутно догадываюсь, что собирается перерезать мне горло, но сегодня впервые в жизни удача на моей стороне. Удар получается смазанным, неприятным, но не смертельным. Тонкий кончик лезвия почти безболезненно вспарывает правую щеку.

Я почти слышу звук рвущейся кожи.

Моей кожи.

Моего лица!

Как будто мало мне уродиться бледной страшной бабочкой «Мертвая голова».

И на этом, кажется, исчерпан весь мой жизненный запас везения. Руке убийцы дважды не удается отправить меня на тот свет, но зато теперь я наверняка умру от потери крови. Через минуту – максимум.

Но минута – это целое ого-то! С целой минутой я еще потрепыхаюсь, потому что, продолжая болтаться немощной соплей, ничем себе не помогу. Но если разожму пальцы, смогу кулем свалиться прямиком вниз. То бишь – в шахту лестницы. По моим очень приблизительным подсчетам, шансы выжить, мягко говоря, так себе. Если все сложится: упаду на бок, не разобью ни обо что голову, если звезды вдруг встанут в нужное положение. И вообще если Взошедшим будет угодно вспомнить, что они уже и так достаточно надо мной издевались, и самое время поиметь хотя бы какое-то уважение к моим попыткам выжить!