Я начинаю выписывать чек Антонии Салливан, а в голове будто снова засел доктор Шилдс:

У вас есть тайны от близких вам людей, которые вы тщательно от них скрываете, чтобы они не расстраивались?

Ручка застывает над чековой книжкой.

Антония – частнопрактикующий врач по трудотерапии и исправлению речевых дефектов, один из лучших в Филадельфии.

По вторникам и четвергам с Бекки работает специалист, которого финансируют власти штата, но занятия с ним почти не дают результатов. А в те дни, когда приходит Антония, случаются маленькие чудеса: попытка заплести косу или написать предложение; вопрос о книжке, которую читала ей Антония; восстановление утраченной памяти.

Антония берет 125 долларов в час, но родители, полагая, что она выставляет им счета со скидкой, платят лишь крохотную долю от этой суммы. Остальное покрываю я.

Сегодня я честно призналась себе: знай об этом мои родители, папа был бы смущен, мама стала бы тревожиться. Возможно, они отказались бы от моей помощи.

Вот и славно, что им не приходится выбирать.

Антонии я плачу последние полтора года. После каждого ее визита мама звонит мне и дает полный отчет.

Я не сознавала, сколь обременительна для меня эта игра в кошки-мышки, пока не написала об этом сегодня утром. Доктор Шилдс, заметив, что мне, вероятно, приходится нелегко, словно позволил мне наконец-то признать свои подлинные чувства.

Я выписываю чек, кладу его в конверт, запечатываю, затем вскакиваю с дивана, иду к холодильнику и достаю пиво.

Сегодня я больше не хочу анализировать свои решения; я и без того в тот мир скоро вернусь.

Я беру телефон и пишу Лиззи: «Мы можем встретиться чуть раньше?»

Я вхожу в «Фойе» и обвожу взглядом зал. Лиззи еще нет. Я не удивлена. Я явилась на десять минут раньше. Заметив у барной стойки два пустых табурета, занимаю оба.

– Привет, Джесс, – кивает мне бармен Сэнджей. Я часто здесь бываю. Бар находится в трех кварталах от моего дома, и в те часы, когда действуют скидки, пиво здесь стоит всего три доллара. – Пиво? – спрашивает он.

– Водку с клюквенным соком и содовой, пожалуйста.

Период скидок закончился почти час назад.

Мой бокал уже наполовину пуст к тому времени, когда появляется Лиззи. Снимая на ходу шарф и куртку, она прямиком идет ко мне. Я убираю с соседнего табурета свою сумку.

– Со мной сегодня такое было… – Лиззи плюхается на табурет и затем крепко обнимает меня. Розовощекая, с взлохмаченными белокурыми волосами, она похожа на селянку со Среднего Запада, каковой она, собственно говоря, и была, пока не приехала в Нью-Йорк, чтобы застолбить себе место на поприще дизайна сценического костюма.

– С тобой? Не может быть, – усмехаюсь я.

Когда мы беседовали с ней последний раз, Лиззи сообщила, что попыталась угостить одного бомжа сэндвичем с индейкой, а тот обругал ее: он – вегетарианец, а она, видите ли, этого не знает. А несколькими неделями раньше в магазине она попросила одну женщину провести ее к полкам с банными полотенцами. Оказалось, она обратилась за помощью не к консультанту, а к номинированной на «Оскар» актрисе Мишель Уильямс. «Но она знала, где лежат полотенца», – добавила Лиззи в заключение своего рассказа.

– Я была в парке Вашингтон-сквер… постой, ты пьешь водку с клюквой? Сэнджей, мне то же самое. Как поживает твой сексуальный бойфренд? Так вот, Джесс… о чем бишь я? А-а, о зайчонке. Он сидел прямо посреди аллеи и смотрел на меня.

– Зайчонок? Как Топотун из «Бемби»?

Лиззи кивает.

– Такая лапочка! Длинные ушки, крошечный розовый носик. Наверно, его кто-то потерял. Он совсем ручной.

– И сейчас он у тебя дома, да?