Вдова Маньянга сердито шепчет:

– Что здесь делает эта малявка? – Хозяйка использует приставку «ка-», обозначая женщину Шайна мелким, пустым, не достойным внимания объектом. – Кто ей сказал, – кричит она, – что это место, куда можно вот так приходить и такое вытворять? Где она это слышала? У меня что здесь, бордель?

Берта фыркает, и в этом фырканье несколько вариантов ответа на вдовий вопрос. Ты молчишь. Мако дрожит.

Полуголая женщина продолжает кричать. Через секунду, победив молнию, она стаскивает с себя брюки, ерзая и подскакивая, как танцовщица популярного ансамбля румбы.

Берта смеется, обрывая непомерное хозяйкино негодование. Используя передышку и соображая, что можно сделать, вдова подтягивает юбку, расправляет плечи и надувает губы.

– Мария! – Вдова набирает воздуха и выбрасывает вперед правую руку.

Этот жест утешает тебя, ты рада, что стоишь рядом.

– Мария на Марита вакатаура наИше[18], – ревет вдова, впервые за последнее время в порыве праведного гнева давая волю своему голосу.

Потрясенная ночными событиями, ты тоже поднимаешь правую руку. Потом поднимаешь и вторую и машешь обеими в такт вдовьей.

– Вакатцра наИше, дай магара пано, Лазаро хааифа, – кричит Май Маньянга. – Господи, если бы Ты был здесь, не умер бы Лазарь.

Хозяйка в экстазе машет руками, подняв их над головой и вывернув ладони к раздевающейся во дворе женщине.

Мако опускает голову и, сцепив руки, шевелит губами. Ты начинаешь петь.

Берта идет поднять блузку с травы и, найдя ее, проходит вперед.

– Оденься, – бросает она тряпку женщине. – Всех нас позоришь.

Хозяйка перестает петь.

– Да, покрой ее, – говорит она, охладив пыл пением. – А потом пусть убирается!

Женщина Шайна встает – джинсы сползли до щиколоток, – смотрит на блузку под ногами и не знает, что делать.

– Дурочки, – язвит хозяйка. – Что этот парень может им дать? Пару туфель? Посмотрели бы на нас, – продолжает вдова. – Нужно учиться у старших сестер. Потому что заполучить мужчину в мужья – не игрушки. Это так же страшно, как война, и надо знать, как ее вести.

Размахивая поднятыми руками, ты продолжаешь петь, чтобы поддержать хозяйку. Поддержка, кажется, ее воодушевляет.

– Зачем ложиться? – пожимает она плечами, поворачиваясь спиной к женщине Шайна. – Зачем, если все равно ничего не получишь?

Раздумав уходить, вдова останавливается возле тебя.

– Стой, как стоишь, вот что я говорю, – наставляет она. – И ничего не раздвигай. Вот все мужчины хранят все, что нужно хранить. Разве не так, васикана?

Руки у тебя устали и падают вниз на бедра. Восприняв твою усталость как сигнал, вдова поворачивает к своему дому, провозглашая:

– Мы низведем огнь Святого Духа на все, что эта глупышка принесла в мой сад. Мы станем молиться о ее прощении. Помните, девочки, Царство Божие силою берется. Применим сегодня силу, моля о прощении.

– Мы хотим спать, – возражает Берта. – Кроме того, за ней, той, что там, надо присмотреть, – торопится она, не давая Май Маньянге возразить. – Она может опять начать всех проклинать, для того и пришла. Мы с Мако будем внимательно следить за ней из-за занавесок.

– Встанем на колени, – предлагает тебе вдова. – Ты и я, вместе, Тамбудзай. Помолимся об этой женщине.

Испытывая потребность помолиться, она смотрит на гравий и все-таки не становится на колени, зато набирает воздуха в легкие и еще раз громко запевает.

– Кто-то сказал, что я куда-то уйду? – кричит женщина Шайна. Ее голос становится все громче, наконец зависает в воздухе, как капризная звезда. – Ладно, присматривайте. Пойте, пойте. Как будто на меня это подействует. Никуда я не уйду.