Я робко улыбаюсь, опускаю глаза и шепчу:

– Дядюшка, что случилось? Бабушка волнуется, у нее опять заболело сердце…

Из-под ресниц смотрю на задумчивое лицо стражника. Он тоже смотрит на меня: взгляд карих глаз пробегает по моей одежде, обуви, проходится по щиколоткам, коротко задерживается на них и неспешно идет вверх. Обжигает кожу на плечах, шее и застывает на лице. Несколько секунд мы смотрим друг на друга: я – из-под ресниц, он, не скрываясь, – в упор.

Мои губы чуть растягиваются в легкой улыбке, и, затрепетав ресницами, я в смущении опускаю глаза.

– Племянница, немедленно скройся! – рявкает Евлин и тянется задернуть полог.

– Но бабушке плохо, дядя! – я округляю глаза и беспомощным оленьим взглядом смотрю на застывшего стражника.

Неожиданно из повозки звучит дребезжащий, совершенно старческий голос:

– Что там, внучка? Когда же мы поедем? Ох, мое сердце!

– Простите, бабушке плохо – она совсем старенькая и очень слаба. Но так хотела побывать на свадьбе своей любимой внучки, что папа не смог ей отказать… Возможно, это ее последнее желание, – шепчу я несчастным голосом.

Снова робко улыбаюсь задумчиво глядящему на меня стражнику. Бросаю предупреждающий взгляд на хмурого Евлина и скрываюсь в повозке, плотно задернув за собой полог. Падаю на лавку, и мы со старшей напряженно таращимся друг на друга – не сделала ли я хуже?

Несколько секунд томительной неизвестности, и вдруг стражник спрашивает у Евлина:

– Твоя племянница уже обещана кому-то?

– Нет еще. Слишком молодая, только пятнадцать исполнилось, – буркает бритый.

– Передай ее отцу, чтобы никому не обещал – за ней придут из дома Маврис.

– Себе берешь? – мирным голосом спрашивает наш возница, словно обсуждает покупку курицы или овцы. – Или кому?

– Себе, – так же спокойно отвечает стражник, будто не он минуту назад был готов порубить Евлина на куски, добавляет: – Поезжайте. Если кто-то захочет остановить, покажешь вот это…

Звуки шагов, повозка вздрагивает, когда грузный Евлин забирается на передок. Бич щелкает, мы трогаемся места.

– Всем сидеть молча! – шипит старшая, и девушки послушно закрывают рты.

Я пересаживаюсь на свое старое место рядом с Ванисой, закрываю глаза и некоторое время так сижу, чувствуя, как мало-помалу отпускает напряжение. Несколько минут гробового молчания, и вдруг тишину внутри повозки разбивает тихий голос старшей:

– Федерика, ты спасла нас всех.

Не открывая глаз, я пожимаю плечами и ничего не отвечаю. Никого я не спасала, думала в первую очередь о себе, о том, как мне выкрутиться из этой ситуации. Просто так получилось, что со мной вместе оказались все эти девушки…

– Откуда взялся голос старухи? – спрашиваю, открыв глаза.

– У меня такой, – хрипит сидящая напротив невысокая пухленькая очень смуглая брюнетка. Отодвигает укрывающий шею легкий шарф, и я с ужасом вижу страшный рваный шрам на нежной коже. – Мой прежний хозяин был такой зверь – за непослушание горло мне едва не перерезал. Спасибо господину Али, вылечили меня. Но шрам остался, и голос не вернулся.

Брюнеточка возвращает ткань обратно на шею и вдруг жизнерадостно улыбается:

– Зато вон как пригодилось мое хрипение. Что, отлично я изобразила бабушку, спешащую на свадьбу внучки?

Девушки начинают тихонько хихикать, и даже старшая улыбается.

– Идеально, – соглашаюсь я, тоже невольно улыбаясь – как причудливо судьба, бывает, раздает нам свои карты. И никогда не знаешь, какая из них окажется джокером.

После разговора со стражником мы едем очень медленно. Наш возница постоянно с кем-то ругается, то погоняет лошадей, то тормозит – такое чувство, что на дороге пробка из местных транспортных средств.