«Мы не можем изменить направление течения, но мы в силах плыть против него».

Когда я окреп, то отказался от всего, что могло бы отобрать у меня хоть каплю контроля: никакого алкоголя, тусовок или девчонок.

Конечно же, гибель лучшего друга не была началом апокалипсиса моей жизни, но она явно стала отправной точкой для того, чтобы я наконец-то осознал кое-что очень важное: ты можешь потерять все что тебе дорого, но это не должно отобрать у тебя самого себя.

Когда же случился первый переломный момент в моей жизни? В выпускной год старшей школы. Все началось с раковой опухоли, которую обнаружили у моего отца. Он потерял сознание прямо у крыльца дома, а когда его доставили в больницу и сделали снимок, оказалось, что на борьбу у него осталось слишком мало шансов. Я помню это время как вчера. Вечерняя тренировка и недовольный, вечно вспыльчивый канадец Данай Лемье – тренер нашей школьной команды, который при малейшей промашке швырял в нас шайбами. Он остановил борьбу пятерок и подозвал меня к себе, отпуская команду по домам. Еще тогда я почувствовал, что что-то не так, потому как Лемье впервые не смотрел мне в глаза и был очень взволнован, а это не было похоже на матерого громилу-тренера, которого я видел дважды в день на протяжении нескончаемых недель в роли разъяренного гризли. Но конечно же, тогда я и подумать не мог, что произойдет дальше. Когда я приехал в больницу, меня не пустили к отцу, а моя мама плакала так сильно, что не могла сказать и слова. Ожидая прогнозов врачей, мы просидели молча целую ночь. Я прижимал ее к себе, а моя футболка впитывала ее нескончаемые слезы до самого утра.

На следующий день к нам присоединились бабушка с дедушкой и взявшая академический отпуск Эмбер. Врачи сказали, что мы должны вернуться домой, так как полное обследование, первая химиотерапия и реабилитация займет не менее месяца, но они пообещали, что как только отца переведут в палату восстановления, мы сможем его навещать. Что происходило дальше? Мы все сходили с ума. Я помню как прогуливал школу и тренировки, ввязывался в драки и избегал возвращения домой, некоторое время ночуя у Сэма. Мне было дерьмово от мысли, что я могу потерять отца и было дерьмово еще и от того, что я ничем не мог помочь своей маме. Целеустремленная и жизнерадостная Ребекка Харт, занимающая должность главы городского клуба садоводства, впала в ужасную депрессию. Мой дедушка Риф оборвал телефоны всех знакомых врачей и, выйдя на лучшего в городе, показал ему свою дочь. Маме прописали курс тяжелых транквилизаторов, от которых она с каждым днем выглядела все хуже и хуже. Она напоминала цветок, которому срезали корни и лишили воды. И уже тогда я понял, что жизнь нашей семьи никогда не станет прежней. Но временный просвет, ударивший ярким лучом через штативную лупу, возродил веру и шанс. Бесконечные обследования и три курса химиотерапии с перерывами на реабилитацию под присмотром врачей не прошли зря. Папа вернулся домой. Конечно, он уже не был таким как прежде, но на тот момент мне показалось, что все встало на свои места. Может я просто чертовски сильно этого хотел и продолжал верить, а может просто сошел с ума. Отец правда делал все возможное, чтобы больше не подвергать семью беспокойству. Он улыбался, шутил, планировал совместную летнюю поездку к родственникам в Грин-Бей и вернулся в мастерскую, чтобы продолжить работу над застоявшимися проектами. Мама сияла от счастья, бросила таблетки и вновь приступила к обязанностям в клубе садоводства. Даже открыла новый ботанический сад, чья выручка шла на благотворительность для обеспечения всем необходимым людей борющихся с раком. Эмбер уехала обратно в Мичиганский университет, я приступил к усиленным тренировкам, закрыл долги по учебе, а бабушка с дедушкой купили билеты в Терт-Лейк, чтобы вернуться в свой загородный дом. Все встало на свои места, и мы все словно забыли, что некоторое время назад сука с косой стояла на пороге нашего дома, стуча костлявыми пальцами в дверь.