И вот тот, кто вскоре мог стать «счастливейшим на земле», небрежно накинув на шею галстук, заковылял, хромая, к конюшне. Когда он завернул за угол, порывом ветра ему взъерошило волосы, захлопали полы сюртука. Однако Бентли, поглощенный мыслями о женитьбе, похотью и страхом, лишь наклонил голову и не заметил, что ветер подхватил нечто более важное: сложенная записка взлетела с подоконника комнаты Фредди, словно отпущенная на волю бабочка, и понеслась над цветниками, над газоном, потом скрылась где-то в зарослях кустов.

Завтрак в Чатеме напоминал обычно сцену утра перед боем, выдержанную в несколько приглушенных тонах, поскольку народу было много, все куда-то спешили и никакие формальности не соблюдались. Каждое утро с восьми до половины девятого вверх и вниз по черной лестнице носили подносы, нагруженные чашками с горячим бульоном, которые ставили прямо на стол, а не на сервировочный столик. Миссис Пенуорти, экономка, особа очень практичная, решила, что так безопаснее, когда вокруг столько народу и все торопятся.

Однако в тот день большой стол был накрыт всего на шесть персон, причем миссис Уэйден, хозяйка всего этого беспокойного хозяйства, еще не садилась за стол. Прохаживаясь туда-сюда вдоль окон, она опять склонилась над письмом и произнесла, не удержавшись от смеха:

– Подумать только! Веселенькая история! Ну и ну!

– Горячее! – объявила миссис Пенуорти, поставив на стол блюдо под крышкой. – Тушеные почки!

Уинни и внимания не обратила на ее слова.

– Вы только послушайте, – обратилась она к трем юношам, сидевшим за столом. – Леди Бланд пишет, что на прошлой неделе королевские гончие, преследуя оленя по Паддингтону, пересекли ров и загнали его прямо в церковь!

– Стараешься наверстать пропущенные сплетни, мама? – спросил Гас Уэйден, не спуская глаз с кузена Трента и моля Бога, чтобы юноша не опозорился при виде блюда горячих тушеных почек, с которого только что снял крышку.

– А еще она пишет вот что! – продолжила леди Уэйден, поворачивая послание ближе к свету. – Этот каретник… Теодор, как его фамилия?

Тео, накладывая почки на свою тарелку, взглянул на письмо:

– Шиллибир. У него неплохая платная конюшня на Бери-стрит.

– Ну конечно, Шиллибир, – улыбнулась Уинни. – Однако очень странно, что леди Бланд пишет, будто он изобрел этот, как его…

Тео, уже с набитым ртом, протянул руку и пощелкал пальцами, а когда леди Уэйден отдала ему письмо, пояснил, проглотив пищу:

– Омнибус, мама. В Париже они повсюду. Мы с Гасом разок тоже проехались.

– Правда, дорогой? Так вот сейчас собираются пустить такую штуку по Нью-роуд. Он будет брать по двадцать пассажиров за раз. Стоимость проезда – один шиллинг шесть пенсов.

– А если ехать на крыше, то всего один шиллинг, – поправил Тео, бросая взгляд на Трента. – Уверен, что именно там ездят самые храбрые парни, не так ли, Майкл? Правда, там качает, как на борту корабля в море, но… Извини, Майкл, наверное, ты хотел взять этот кусочек?

Тео подцепил последний кусок копченой селедки и шлепнул его на тарелку кузена.

Майкл издал какой-то сдавленный звук и закрыл глаза.

Миссис Уэйден тут же бросилась к нему, чуть не сбив с ног экономку, которая несла миску вареных яиц и, склонившись, театральным жестом приложила руку к его лбу.

– Ах, дитя мое, ты выглядишь ужасно! У тебя температура? Горло болит? Или это легкие? Умоляю, только не заболей! Ведь у тебя еще даже наследника нет!

– Наследника? – сдавленным голосом пробормотал Майкл.

– Он нездоров, мама, но это не смертельно, – усмехнулся Тео.

– Все равно Раннок скажет, что это моя вина! – пожаловалась Уинни. – Наверняка обвинит меня в том, что плохо следила за всеми вами, хотя, видит бог, я пыталась.