– С тех пор мы почти не расставались, – говорю я с улыбкой, вспоминая первый вечер знакомства, тот трепет, который я испытала, когда Нико взял меня за руку, и то чувство, когда я наконец испытала привязанность к чему-то. К кому-то.

Бриттани все еще смотрит на нас, ее глаза сияют.

– Хорошая история. Это судьба.

Я кладу голову на плечо Нику, ощущая знакомое надежное тепло.

Это судьба.

Едва ли я верю в подобные вещи. Судьба, предначертание… Думаю, Нико появился в моей жизни в нужное время, и ему понравилось, что я нуждалась в спасении. А он мог предложить мне то, чего я хотела сильнее всего – человека, с которым я могу разделить не только жизнь, но и приключение, новый опыт.

Нико продолжает:

– Когда впервые увидел ее печальные глаза, я был сражен.

Я поворачиваю к нему голову.

– Печальные?

Он никогда раньше не упоминал об этом. Обычно Нико шутил, что его внимание привлекло сочетание моих ярко-рыжих волос и молочно-белой кожи.

– Угу, – кивает он, делая глоток из бутылки с водой. – Каждый раз, когда я приходил, даже когда ты улыбалась, то выглядела очень грустной. Наверное, я хотел узнать причину.

Бриттани по-прежнему с теплотой смотрит на нас, но мне не нравится картина, которую он рисует: грустная девушка, суетящаяся в прибрежном баре в ожидании парня, который заинтересуется ее трагедией.

– Да, это было тяжелое время, но я точно не собиралась плакать у тебя на плече, – отрезаю я, немного отодвигаясь. – Я держала себя в руках, несмотря на… все, что произошло.

– А что произошло? – Амма наблюдает за нами, поставив локти на стол.

– Моя мама заболела пять лет назад, – объясняю я. – Рак. Я бросила колледж, чтобы заботиться о ней, а потом, когда ее не стало, пришлось много работать, чтобы вернуться к учебе и…

– Она была твоей единственной семьей? – Брови Бриттани сведены вместе, и что-то в выражении ее лица подсказывает мне: ей действительно нужно узнать ответ.

– Вроде того. – Я пожимаю плечами, чувствуя себя неловко. Начинает гореть шея. – Мои родители развелись, когда мне было одиннадцать, после того, как отец решил стать ходячим анекдотом и обрюхатил свою секретаршу.

– Господи Иисусе, – выдыхает Амма, и я киваю.

– Да уж. Поэтому мы вдвоем с матерью переехали в Калифорнию, чтобы начать все сначала, в то время как он завел новую семью в Небраске. И когда мама заболела, мы с отцом не общались. Так что да, она была моей единственной семьей.

Я решаю не рассказывать им о телефонном разговоре с отцом перед самым концом. Деньги были на исходе, мама больше не могла даже есть – ее кости начали выпирать из-под тонкой, как бумага, кожи, а страховая компания отказывалась покрывать расходы на лечение на дому.

Я не рассказываю им, как спокойно звучал его голос.

«Твоя мать сделала выбор, Лакс. Она не хотела, чтобы я был частью ее жизни. И ты тоже. Так что теперь вам обеим придется жить так, как вы хотели».

От одного воспоминания об этом – о стыде, ярости и полном непонимании, как можно быть таким жестоким и что ДНК этого человека делает во мне, – у меня сводит желудок.

– В любом случае, – подвожу итог я, заставляя себя улыбнуться, – то были паршивые времена, но случившееся привело меня сюда, понимаете? К Нико и «Сюзанне». Если бы я продолжила учиться, то получила бы степень бакалавра английской литературы и, вероятно, все равно стала бы официанткой, но тогда на мне висел бы еще кредит за учебу.

– Отправиться под парусом на необитаемый остров звучит лучше, чем это, – замечает Амма, кивая, и я отворачиваюсь, благодарная за то, что она нашла способ вежливо закончить разговор, однако все еще чувствую себя уязвленной.