– Нет! – почти кричу я. – Они еще не знакомы. Но он прекрасный человек, он умный и добрый…

– В общем, понятно, – перебивает психолог. – Все, как я и говорю, ребенок заброшен, маме не до него. Мама у нас бегает по свиданиям, маме срочно подавай новые отношения.

У Тисецкого вырывается смешок. Видимо, ему доставляет удовольствие наблюдать за моим унижением. А вот, кстати, почему психолог до него не докапывается? Почему она именно ко мне пристала? Зря я, наверное, призналась, что в разводе. У нас в обществе почему-то принято считать, что разведенная женщина – это человек с каким-то серьезным дефектом. Даже если ты сама подала на развод – все равно вердикт прежний: ты – бракованный элемент.

Впрочем, мне плевать, что обо мне думают такие, как Тисецкий.

В дверь неожиданно стучат и, не дожидаясь ответа, в кабинет заглядывает пожилая женщина с красными волосами.

– Антонина, можно тебя на минуту? – говорит она, удивленно на нас поглядывая.

– А что такое? – Психолог хмурится, делает максимально занятой вид. – У меня консультация, люди пришли…

– Там фотограф приехал, – перебивает красноволосая. – Надо щелкнуться по-быстрому.

– Щелкнуться? – Психолог оживляется. – Уже бегу.

Красноволосая скрывается за дверью, а психолог начинает метаться по кабинету.

– Так, родители, мне сейчас нужно ненадолго отлучиться, – тараторит она. – Буквально на пару мгновений. Вы же пока выполните небольшое задание. – Она достает из шкафа коробку с карандашами и фломастерами, пачку бумаги и выкладывает все это на столик перед нами, грубо спихнув книги на пол. – Нарисуйте, пожалуйста, каждый по дереву. Любому.

– Зачем? – обескуражено спрашиваю я.

– Это такая диагностика, – психолог глядит на меня снисходительно. – Проективный тест называется. Когда вернусь, я оценю ваши рисунки. Это поможет мне понять, какую философию вы транслируете детям, способны ли вы быть им надежной опорой.

Она наспех приглаживает свои кудряшки и выбегает вон. Мы с Тисецким почему-то поворачиваемся друг к другу.

– Странная тетка, – медленно произносит он. – По-моему, у нее самой не все дома.

– С чего это вы взяли?

– Она придумала имя кактусу. И задания у нее дурацкие. – Он кривится, ворошит карандаши в коробке. – С чего она решила, что мы станем заниматься такой фигней, как рисование? Еще бы пазлы нам предложила. Или пирамидку из кубиков.

Я задираю подбородок и быстро пересаживаюсь от него в кресло психолога. Уж я-то нарисую чертово дерево, как и просили. Новая порция упреков мне не нужна. У меня и так репутация изрядно подмочена той анкетой, где Люська написала, что я луплю ее за двойки.

Придвинув к себе столик, я выкладываю перед собой несколько карандашей и лист бумаги. Что там, по словам психолога, должен означать рисунок? Опору? Надо, значит, ствол потолще нарисовать и листья крупней. На меня ведь прекрасно опереться можно, никто еще не жаловался. Мой бывший муж вообще висел на мне, как коала. Палец о палец не ударил дома, считал, что уборка, готовка и мытье посуды – это исключительно женское призвание. А уж как нервы мне трепал придирками – ужас. И ничего, я справилась, не сломалась.

Я склоняюсь над бумагой и быстро набрасываю контуры будущего дерева-великана.

– Блин, вы серьезно? – вдруг цедит Тисецкий. – Вы правда без вопросов станете участвовать в этом балагане? У вас вообще, что ли, самоуважения нет?

Вздрогнув, я поднимаю на него глаза.

– Чего вы от меня хотите?

– Зачем вы вцепились в карандаши? Ностальгия по детскому саду?

– Мне совсем не сложно выполнить задание психолога.

– Но оно же бредовое!

– С чего вы взяли? Вы тоже психолог?