– Ну, давай, – похотливо забормотал он, лапая по всему телу, – раздвинь ножки.

Она тогда еле вырвалась, врезав ему коленкой и расцарапав лицо, а после этого боялась пройти мимо Кадела. Нет, больше он никогда не делал таких попыток, но после этого не упускал случая отпустить ей вслед какую-нибудь гадость. Больше того: он поведал всей дворне, как Эйвион домогалась его, пока он, наконец, не дал этой уродине пинка под зад.

Кое-кто поверил этим россказням, но большинство, слава богам – нет; Кадел был известен своим мелочным и жестоким нравом, а Эйвион, как ни крути, всё же была дочерью рыцаря. Тем не менее при встрече госпожа Блойдеин прилюдно наградила её увесистой пощечиной. «Шлюхам не место в моём доме», – громко заявила она, окинув Эйвион уничижительным взглядом. А её дочь Дилис стояла рядом, насмешливо наблюдая за экзекуцией. Дворня перешёптывалась, а некоторые откровенно хихикали, показывая на Эйвион пальцами.

Впрочем, она давно заметила: если в ответ на насмешку не плакать, не говорить ничего, а лишь посмотреть холодно и презрительно, обидчик, скорее всего, замолчит. А если не замолчит, надо просто встать и уйти, так, как и подобает леди.

Холодно и презрительно смотреть получалось не всегда, но время шло, к её внешности привыкли, однако в последний год Эйвион всё чаще и чаще оставалась одна. Собравшись вечером возле прачечной, девочки увлечённо шушукались о том, как подмастерье кузнеца Брин вместе с Уной убежали куда-то вчера после заката, и вернулись уже заполночь. Брин считался завидным женихом: высокий, широкоплечий, и уже подмастерье. «Тоже мне, – с едва заметной завистью соглашались подружки друг с другом, – нашёл, с кем гулять. Она ж кривоногая…» При таких разговорах Эйвион словно и не было – они болтали, отводя глаза, а она сама просто сидела в сторонке и молчала. И вдруг, сговорившись о чём-то, девочки вскакивали и уносились, как ветерок, забыв позвать её с собой.

Со временем она привыкла к этому одиночеству, и чем дальше, тем больше мечтала о том, что когда-нибудь за ней приедут, и она навсегда покинет постылый Озёрный Луг. Там, за воротами замка, её ждала другая жизнь.

– Матушка Маргет, а вы совсем не знаете, кто за мной приехал?

– Не знаю. Кто-то на лошадях. Майлог сказал – рыцарь.

Старушка ожесточённо тёрла ей спину и худые ягодицы. Потом всунула в руки Эйвион клубок спутанных льняных нитей.

– Всё, дальше давай сама.

Маргет подошла к столу и, взяв нож, принялась тщательно его точить. Затем, покряхтывая, опустилась перед Эйвион на колени.

– Что? – изумилась девушка.

Старуха указала взглядом на её лобок, заросший тёмными волосами.

– Сбрить надо, некрасиво.

– Некрасиво? – фыркнула Айрис. – Отчего ж некрасиво?

– Тебе это без надобности, – сварливо бросила Маргет. – А ты – стой и не дёргайся. Привыкай, у знатных оно всё по-другому.

Эйвион стиснула зубы, едва не повизгивая от боли. Нож был старый и недостаточно острый.

– Зачем это? – снова подала голос Айрис. – Неужто женишок приехал?

Старуха пожала плечами.

– Кто знает…

Глаза у Айрис загорелись.

– Что, правда жених? А куда уедет? А может – в Керк? Или даже в Эри? А можно, я с ней поеду? Эйвион, возьмёшь меня, а?

– Ишь ты, – фыркнула Маргет, – а что я матери-то скажу? Вот что: Айрис, езжай-ка ты пока на кухню, да попроси Гарана, пусть даст белого мёду, масла из винного камня, имбиря и корень алтея. И скажи – её милость велела, а иначе этот боров не пошевелится.

Айрис, с заинтересованным видом выслушав указания, вспорхнула, как птичка, и выскочила за дверь. Матушка Маргет тем временем хлопотала вокруг Эйвион, вытирая её чистым куском выбеленной холстины. Закончив эту процедуру, она усадила девушку на табурет. В её руках появился большой деревянный гребень.