– Соня, вы меня не так поняли. Тело не нашли. Нашли самого Эйдена, он жив!

В трубке установилась тишина, а потом на заднем плане раздался голос отца Роба: «Соня! Что она сказала, Соня? Расскажи мне!»

– Он… жив?!

– Жив и находится в больнице Сент-Майклз. Мне сложно объяснить всё по телефону, трудно… Вам с ним просто нужно увидеться. – Я решила, что предупрежу их при личной встрече, а по телефону не стану. – И… ну… в общем, нужно позвонить Робу. Ему тоже надо прийти.

– Ладно. Хорошо… Я… А ты уверена?

– Я уверена, Соня.

– Ох… О боже, это…

– Мне надо идти. Встретимся здесь, в больнице.

Я отняла телефон от уха и завершила звонок, сделав глубокий вдох, которому никто не помешал. Прислонившись к стене пустынной комнаты ожидания, я на секунду закрыла глаза.

– Эээ, миссис Прайс-Хьюитт!

Я открыла глаза, резко бросив плечи вниз. В дверях, засунув руки глубоко в карманы халата, стоял доктор Шаффер.

– Если у вас есть пара минут, то сейчас бы самое время взять у вас кровь на анализ. Чем быстрее мы сделаем анализы, тем лучше.

– Конечно, – с готовностью согласилась я.

– Как вы себя чувствуете? Вы готовы? – спросил он, имея в виду забор крови.

Но, покинув комнату ожидания и следуя за доктором, я всё размышляла над этим вопросом и сколько ни пыталась, ответить на него не могла.

Мне предложили чашку чая, бутерброд и план дальнейших действий. Предстояло ещё несколько процедур: рентген, УЗИ, психодиагностика, потом осмотр у терапевта. Также могло потребоваться осмотреть наш дом на предмет его «соответствия» положению вещей. В общем, очень много всего. С перебором.

Увидев Эйдена, Соня и Питер не смогли сдержать слёз, но Соня всё-таки повернулась ко мне и кивнула – они признали его. Как и я, они увидели в нём Роба. Флеботомист взял у меня порцию крови, но лично мне это уже было не нужно. Мальчик, находившийся в этой палате, был Эйденом, и мы все это знали.

Я почти уснула, когда для разговора со мной пришёл социальный работник, но в итоге говорил с ним в основном Джейк. К этому моменту мало что, кроме Эйдена, имело для меня значение, и уж точно не этот допрос с пристрастием, который мне устроили, чтобы выяснить, какая я мать. К десяти часам вечера голова у меня кружилась кругом, но соцработник был, по всей видимости, доволен собеседованием и сообщил нам, что ещё «заскочит» к нам домой, когда Эйдена выпишут из больницы. Я неохотно вышла из палаты Эйдена, чтобы оставить его в покое, и, ускользнув от остальных, раздобыла бутылку воды. Выйдя за двери больницы, я пристроилась на неудобной каменной скамье, не обращая внимания на мелкий дождик, орошающий мне волосы. Они тут же закучерявятся, но мне было все равно.

– Я позвонила Робу.

Я вздрогнула: Соня двигалась бесшумно, словно кошка. Её голос прорезал толщу моих тягостных мыслей, заставив вернуться к реальности.

– Спасибо.

Она села рядом со мной, оставив между нами достаточно места для того, чтобы там разместился ещё один человек, и обхватила себя руками:

– Это точно он. Даже не знаю, радоваться или плакать от того, что ему довелось испытать…

– Знакомое чувство.

– Не сомневаюсь. – Она повернулась ко мне лицом. – Хотелось бы сказать, что это подарок судьбы, но… не могу. Он такой странный… сидит там, почти не шевелится… – Она прикрыла рот рукой. – Он никогда не был таким спокойным. Питер звал его Тарахтелкой. Он нам рассказывал о каждом паучке, о каждом червячке, которого в саду нашёл… Прямо такой мальчик-мальчик!

– Я помню, – кивнула я.

– Роб приедет завтра утром. – Она поёрзала, почувствовав себя не слишком комфортно. – Он взял отгул.

– Здорово. Он нужен Эйдену. Мы все ему нужны.