– Какие отношения у вас сложились с матерью?

– О чем вы?

– Вы с ней близки?

– Характер у нее скорее… независимый. Мы видимся не так часто, как хотелось бы, но отношения у нас хорошие.

Кажется, это прозвучало фальшиво – не то я хотел сказать.

– Значит, вы можете не все знать о ее жизни? Об отношениях с людьми без вашего ведома?

– К чему вы клоните? Вы считаете, что моя мать была любовницей того человека, господина…

– Далленбаха. Его фамилия Далленбах.

– Вы верите, что у нее был роман с женатым мужчиной и это преступление на почве страсти?

– Такую возможность нельзя исключать. Это многое объяснило бы. И да, я не думаю, что ваша мать оказалась в том отеле случайно.

– Вы сказали, что он был не один. Скажите, вы стали бы назначать встречу любовнице, отправляясь в отпуск с женой?

– Я не женат.

– Извините, это фигура речи.

– Я не говорил, что он назначил ей свидание. Мадам Кирхер могла последовать за ним без его ведома…

Я откидываюсь на спинку стула.

– Что теперь будет?

– Мы проанализируем все образцы с места происшествия: кровь, ДНК, отпечатки пальцев… Нам предстоит перепроверить множество показаний. Что касается вашей матери, вполне вероятно, что она скоро предстанет перед судьей, если ее состояние позволит… Я вам не враг, господин Кирхер. Я просто делаю свою работу. Нужно попытаться понять, что могло произойти, и сделать это в интересах вашей матери.

Я не отвечаю. Мне трудно в это поверить, даже если я очень постараюсь.

Я снимаю номер на одну ночь в отеле в центре Авиньона, на площади Амиранд, в двух шагах от Папского дворца. Убранство жутко перегружено: панели, дверные косяки, все обшито тканями… Я падаю на кровать и чувствую, что мозг вот-вот взорвется. Мне нужно немного отдохнуть, всего несколько минут, чтобы попытаться понять все яснее.

…Я открываю глаза. У меня до сих пор дико болит голова. Делаю усилие, чтобы встать. В комнате сумерки. Мне кажется, что прошло не больше четверти часа, но телефон показывает мне, что я проспал почти два часа. Я умираю от жажды. Выхватываю из мини-бара банку «Кока-колы» и пью большими глотками, глядя на башни дворца на другой стороне улицы. Прошло двадцать пять лет с моего первого приезда в Авиньон: подростком я иногда останавливался там, когда проводил лето у своей тети Мод.

В комнате слишком холодно. Несколько минут я борюсь с кондиционером. Очень хочется курить, но у меня есть более срочные дела. Пока я спал, звонил Эрик Гез и оставил сообщение. Он написал, что садится в поезд на Авиньон.

Я немедленно перезваниваю, узнаю его хриплый, гнусавый и слегка сварливый голос. Начинаю с сути дела. Я предпочитаю играть в открытую: рассказываю о посещении больницы и визите в полицейский участок.

– Вы не должны были являться в комиссариат по вызову, не предупредив меня, – говорит он укоризненно.

– Это был не допрос – скорее неформальный диалог.

– Неформальных диалогов с полицией не бывает, имейте это в виду на будущее.

Я излагаю содержание разговора под шум поезда на заднем плане.

– Значит, полиция не установила никакой связи между вашей матерью и жертвой?

– Нет, но они полагают, что у них могли быть отношения.

– Понятно.

Гез подробно объясняет мне процедуру рассмотрения подобных дел: передача дела прокурору или следственному судье, вероятное предъявление обвинения, заключение под стражу. Я ни на минуту не могу представить, что мою мать посадят в тюрьму, особенно в нынешнем ее состоянии. Я все еще надеюсь, что какое-то неожиданное событие положит конец всей этой истории.

– Не пытайтесь снова контактировать с матерью: это может навредить ей. И я прошу вас больше не обращаться в полицию. Отныне всё только через меня. Всё поняли?