«Когда ты думаешь, что погружаешься в одиночество – одиночество погружается в тебя. – Сказал себе Иван и сел на диван. – Впрочем, это только игра слов и ничего больше».

Он просидел наедине с самим собой около получаса; весь мир словно забыл о нем, и Иван был благодарен ему за забывчивость в этот вечер. «Интересно, сколько людей до меня испытывали нечто подобное? – Спросил себя Иван, но так и не пришел ни к какому ответу, потому что не мог понять, что конкретно он испытывал и чувствовал, и что значит: «…нечто подобное».

Дождь не прекращался. Ивану стало неожиданно тошно и скверно на душе: эта комната, эти вещи, эта мрачная погода, эта атмосфера отчужденности, эти мысли, которые будто были только его мыслями и ничьими больше, эти переживания и душевная рефлексия как бы принадлежащие его личность, его сугубо наполненному существованию в самом себе, эти выводы и красивые вопросы, которые были ничем иным, как умелой комбинаторикой слов и смыслов… «Все это уже было; именно так и было; было с кем-то, так же как и со мной. Я знаю, что я уже видел и слышал, где-то читал именно об этом: об утерянном времени, о темном океане, который сравнивался с тем, что недоступно нашему сознанию, а сознание выступало в качестве тусклого луча света, которым освещается подводное царство. Моя вальяжная поза, комната, диван, одинокий вечер, усталость, звучание дождя, окончание долгой и изнурительной подготовки к завтрашнему дню, в котором решится моя судьба: особая атмосфера, которую я чувствую и не могу объяснить… Эти антропоморфные мысли об одиночестве… Я словно попал на съемочную площадку, в стремительно развивающиеся события фильма, переписанный с книги, которая была всего лишь жалким завуалированным плагиатом огромного пласта искусства. Все это уже было, все это уже думалось и чувствовалось до меня; никогда я не смогу сказать, что я мыслил мои и ничьи больше мысль и имею на них суверенное право. Разве когда-либо я воображал образы, принадлежащие лишь мне? Мой взгляд на мир… разве это мой взгляд на него? Я мыслю копии, бесконечные копии, которые я неправомерно присваиваю за свою собственность. Я лишен всякой индивидуальность, я лишен авторства, лишен интеллектуального права собственности. Я обманщик, выдающий себя за новатора: стоит только признаться себе в том, что каждая мысль – это переделанная мысль, взятая из книги у харизматичного героя или вырванная из контекста хорошего фильма, или прочитанная в стихотворении или поэме, услышанная краем уха в вагоне метро или за ужином в Метрополе. Если так, то кто я после этого? Оригинальный копировальщик, искусный фальшивомонетчик или бездарный подражатель? Быть может, всего лишь пустое место? Что в таком случае остается от меня? Какой смысл в моих украденных размышлениях, душевных поисках, освещаемых тусклым светом в мрачных водах океана? Что я могу чувствовать после этого? Презрение? Презрение к себе, к людям, ко всему человечеству, которое лишило меня моих исключительных мыслей, моей неповторимой и суверенной жизни, моего авторства, лишило мне возможности быть оригинальным… Я чувствую презрение к своему существованию. Презрение к избыточной культуре. Каждая моя мысль – это мысли человечества, каждое мое действие – это действие моего окружения, мои чувства – это следствие моей человечности, эволюции, генезиса, логоса, хроноса, расы, эроса. Я словно лишаюсь всякой меры ответственности за самого себя; я словно теряю свою личность – пустого места, которого нет».

Раздался телефонный звонок. Иван вздрогнул от неожиданности и ощутил громкое биение сердца. Номер был незнакомым. Он ответил, но на другом конце была тишина – тишина необычная, будто чем-то разрушаемая то ли редким дыханием, то ли помехами связи. Около минуты Иван стоял с телефоном у уха, после чего отключил вызов. «Сигнал, который сообщил мне пустоту» – подумал раздражительно Иван, после чего лег на диван и спустя несколько минут уснул, но прежде напомнил себе, что завтра для него будет ответственный и важный день – день, который может изменить всю его жизнь.