…Утром я просыпаюсь в своей кроватке дома и замечаю пробивающиеся в комнату сквозь щели закрытых ставен лучи солнца. В этих лучах играют, кружатся пылинки. Они – живые!

Один лучик падает на висящую на гвозде гитару. Она тоже кажется мне живым существом. Круглая дырка в её корпусе – это широко открытый рот. Симметричные цветные наклейки по обе стороны от гитарных струн – это глаза. И я начинаю уговаривать гитару, грозя ей пальцем:

– Ты меня не тронь! Ты маму мою не тронь! Ты бабушку мою не тронь! И Герку с Женькой не тронь! А то мой папка придёт и расколотит тебя!

А то чудовищем становлюсь я сама. Я ем пельмени. Расположив их по кругу на тарелке, я представляю, что это цыплятки. Моя вилка хищно кружит над ними, нацеливается на одного из них, протыкает и несёт к широко открытому моему рту. И это не рот, а отверстие в горе, где живёт страшила-змей. Вот он: время от времени высовывается из отверстия, толстый и красный. Он ждёт очередного цыплёнка, которого хочет сожрать. Уже догадались, что это мой язык. А мои зубы – это забор, который не даёт цыплёнку убежать от страшилы-змея. Такой вот триллер, придуманный моей фантазией.

Или вот зима. Снега много и холодно на улице. Всё застылое, мёртвое.

Но вот стало чаще показываться солнце, на улице теплеет, снег уплотняется и темнеет. Я прислушиваюсь к журчащим звукам под снежным покровом. Что же это? Вроде вода журчит? Я топаю валенком по насту, валенок проваливается в снег и быстро намокает, а я продолжаю протаптывать канавку, и в неё из-под снега вытекает весёлый ручеёк. Это он, оказывается, журчал, отыскивая себе выход. Я его освободила!

Потом снег исчезает. Бурые от засохшей прошлогодней травы полянки начинают покрываться свежей зеленью. Да и всё в мире преображается: небо, облака, деревья. В траве расцветают маленькие солнышки – одуванчики. Но меня больше всего начинает волновать какой-то необъяснимо приятный запах, от которого кружится голова. Мне хочется бежать на этот запах, но я ещё мала и одна боюсь выбегать со двора.

Однажды мама приносит ветку с кисточками белых мелконьких цветов. От них пахнет так же! Я спрашиваю её, где она взяла эту веточку. Мама отвечает:

– Да у Борониных целый сад этих деревьев. Это – черёмуха.

– Че-рё-ё-ё-муха, – растягивая слово, повторяю я. Слово звучит музыкально, мне становится хорошо даже от звуков в этом слове.

Борониных я знаю. Их дом на нашей улице слева от нашего дома, но по ту сторону дороги. Прошу маму показать мне этот чудесный и сказочный сад. Она ведёт меня к Борониным. Действительно: за их домом огромный сад. Деревья такие высокие, и ветви столь густо растут, что в саду даже днём сумрачно и темно. Но запах! Я буквально пьянею от него.

До сих пор запах черёмухи – один из любимейших мною…

Как много интересного и волнующего вокруг!

Вот в печке-«голландке» я вижу, как пляшет огонь, и слышу, как кряхтят, потрескивают поленья. Им жарко. Вскоре от поленьев остаются пламенеющие золотом головёшки, потом они чернеют и постепенно превращаются в горку серого пепла. А начинаются все эти превращения от одной зажжённой спички.

А однажды вечером я заметила в кухонном окне что-то непонятное мне. Сквозь стекло мне была видна тревожно-багровая краснота. Она была не ровная и неподвижная, а мерцала отблесками огня. Свет этой красноты уже начал проникать через окно на кухню.

– Бабка? Чё это? – указывая на окно пальцем, обратилась я к бабушке, копошащейся у печки.

Она быстро подошла к окну и выдохнула:

– Батюшки! Пожар!

И убежала на улицу.

Прильнув лицом к окну, я стала смотреть на пожар. Столько огня я ещё не видела. Но горело довольно далеко от нашего дома. Издалека доносились крики взрослых. Там что-то происходило.