— Просто так?
— Просто так.
— Я могу заявить на тебя в полицию.
— И что ты им скажешь?
— Что ты меня похитил.
— Похитил? Ради чего? Кроме того, ты дома живая и невредимая.
Лиля застыла с круглыми от удивления глазами, она не знала, что ответить. Она не знала, как себя вести. Она не знала ничего обо мне, да о себе уже ничего не знала. Точнее, знала о себе слишком многое, что пока не укладывалось в её голове.
— Ты больной, — выпалила она наконец.
— И чем же я болен?
— Понятия не имею. Но ты точно больной.
— А ты больна нимфоманией. Так что в чём-то мы схожи.
Лиля просидела в молчании ещё какое-то время. Ей не хотелось уходить. Любопытство пожирало её, а она в свою очередь пожирала меня глазами. Страх ещё гулял в ней бурными волнами, но теперь он больше состоял из интереса. И Лилю это страшно возбуждало.
— Поцелуй меня, — выдохнула она агрессивно.
— Нет.
— Поцелуй.
— Нет.
— Я уже вся мокрая.
— Я знаю.
— Тогда почему «нет»? У тебя тоже стоит. Я же вижу.
— Потому что ты ещё не готова. В тебе говорят эмоции. Иди домой, отдышись, помастурбируй. И, возможно, тебе этого будет вполне достаточно. Только, ради бога, прекрати сосать чужим мужикам. Ещё нахватаешься болячек.
— Сволочь, — выпалила Лиля, но почти беззлобно, а скорее просто от обиды. — Сволочь. Это жестоко.
— Да. Мир жесток. А я всего лишь его малая часть, — философски рассудил я. — Иди. Мне надо сегодня хоть что-то заработать. Как ты там сказала? У нормального мужика должны быть бабки.
Я улыбнулся. Однако Лиля не улыбнулась мне встречно. В данный момент она могла либо разрыдаться, либо снова начать меня обливать грязными словечками. Но ни то, ни другое не возымело бы положительного результата. К счастью, она это понимала. Потому через пару минут Лиля покинула машину, а я отправился дальше колесить по городу.
7. Глава 3 (Ч.1)
Когда мне исполнилось тринадцать, дела в сервисе отца пошли на спад. Я тогда ещё плохо понимал, что такое кризис, но уже полноценно ощутил на себе всю подноготную данного явления. Отец стал выпивать. Сейчас бы сказали, что у него развилась депрессия, однако сам отец ни за какие шиши не признал бы подобного. В его понимании депрессия и женские капризы стояли примерно на одном уровне, так что взрослого, достаточно молодого мужчину никак не мог поразить сей недуг. Потому и справлялся отец со своим состоянием по-мужски: заливал глаза спиртным и искал новые источники дохода. Перебрав все доступные варианты работы, он остановился на вахте в качестве водителя грузовой техники. Работал преимущественно по пятнадцать суток, а следующие пятнадцать суток отдыхал. Такой режим обеспечивал стабильным и немалым заработком, вдобавок позволял налегать на синьку, почти не выпадая из графика — за две недели можно было вдоволь накуражиться и успеть прийти в норму.
Поначалу я тосковал, оставаясь в одиночестве на очередные пятнадцать дней, но вскоре привык, как привыкают все к любым обстоятельствам жизни, и позже стал даже радоваться такому распорядку. Отец мне полностью доверял, поскольку склад моего характера и поведение оставались уравновешенными и спокойными, что не предвещало лишних бед. В школе у меня не было особых проблем: я не дотягивал до отличников, но никогда не пребывал среди откровенных двоечников. Мне нравилось учиться, а любые дела по дому я легко освоил — умел готовить еду, прибираться, ходить за покупками. При надобности вполне мог справиться с протечкой крана или отвалившейся дверцей шкафа. Быт не был для меня чем-то трудоёмким и тошным. Наверное, оттого, что я и не задумывался толком никогда, что может быть как-то иначе. Конечно, с исчезновением мамы в доме стали заметны следы запустения и разрухи, выражавшейся в том, что для двух мужчин декоративность имела второстепенное значение, а функциональность преобладала, причём самая неприхотливая функциональность. Кроме книг, в квартире не было других предметов искусства. Телевизор включался редко, в основном работал радиоприёмник. Холодильник неплотно, но регулярно заполнялся едой, довольно простой, без всяких изысков. В отсутствии отца я продолжал ходить в школу, в библиотеку, посещал районную секцию самбо. За мной никто не следил и не отчитывал, и мне самому не больно-то хотелось пускать кого-то в свою жизнь, кроме литературных героинь — скромных и застенчивых, дерзких и отважных, страстных и романтичных. Разумеется, мне нравились и живые девочки, но я не мог да и не хотел выделить среди них какую-то одну. Мне было слишком мало лет, чтобы целенаправленно убиваться по единственной женщине. В том возрасте они все по-своему прекрасны.