Но когда Шумке стукнуло три года – она не различала календарь, но так сказала хозяйка – кормить её стали гораздо скуднее. Шумка даже от злости хотела отхватить большаку палец-другой в назидание, но тот вскоре и вовсе исчез, оставив на хозяйстве жену. Та много плакала, редко заходила в хлев и больше не разговаривала с Шумкой как раньше, не чесала меж ушами, не приносила гостинцев со стола.

Что Шумка хорошо запомнила так это крики. Сначала были мужские, задорные, злые. Потом кричала хозяйка – жалобно и как-то ритмично. Вскоре её стоны превратились в бульканье и вовсе утихли. А в нос Шумке пахнуло дымом, дышать стало нечем. Обезумев от страха, свинья металась по хлеву, врезаясь массивными боками в деревянные стены. Наконец треснула доска, Шумка ринулась к свежему воздуху и вырвалась на свободу. Огонь ударил в пятачок, несчастная свинья ослепла от боли, заметалась, побежала на людские крики в надежде, что двуногие ей помогут.

Вокруг застрекотало, засвистело, люди навалились на неё, попытавшись схватить, что-то больно укололо в ногу, да так там и осталось. Шумка, никогда раньше не видавшая столько народу, совсем напугавшись, бежала прочь от этих странных мужиков в чёрном, не похожих на её робких хозяев.

Она долго скиталась по лесу, перебиваясь кореньями и грибами, отощала и ослабла. Наверное, так свинья и сгинула бы, если бы не тот солдатик. Он уже почти умирал, когда Шумка нашла его на обочине дороги. Влажные теплые кишки так и манили её к себе. Добравшись до лакомства, Шумка не замечала слабые удары по морде.

Так Шумка пережила войну, следуя за людьми в чёрном и подчищая следы их преступлений. Те свинью не трогали – Шумке было невдомёк, но от мертвечины мясо свиней делалось ядовитым. Были голодные годы, были и тучные. Шумка заматерела, набралась сил и опыта, научилась даже охотиться на больных и раненых, в которых недостатка не было. Казалось бы – вот оно, свинское счастье! Но войне было суждено закончиться, и никто не подумал о том, чем будет питаться пристрастившаяся к человечине Шумка. К счастью для себя, она научилась заботиться о своем пропитании. Вдобавок, вся земля кругом была изрыта ямами, что огород, и в каждой лежал вкусный подтаявший обед. Чувствительный пятачок легко отыскивал глазные яблоки вместо трюфелей, крепкие зубы без труда разгрызали кости, а сильный желудок быстро перестроился под гнильё. Одна беда – до колючей штуки в ноге она дотянуться зубами никак не могла, решила – и так сойдёт…

Нечто огромное, белое рванулось из темноты, сбило с ног Горана, придавило своим весом. Топор отлетел в сторону, Казимир тыкал рогатиной в широкий бок, но свинья – израненная, со следами от картечи на морде – не обращала внимания, а лишь тянулась острыми клыками к лицу бородача.

Тот безуспешно пытался выскользнуть из хватки, отталкивая от себя шершавый пятачок, но зверюга бесилась, топталась на месте, и Горан сползал ещё глубже под неё.

Вдруг в свете фонаря что-то тускло блеснуло, зацепило взгляд. Прямо в бедре огромной старой свиньи торчало странное лезвие, будто бы с перчаткой. Рана вокруг давно зажила, перчатка поистрепалась, но клинок выглядел острым.

Из последних сил Горан вцепился в это перчатку, намотал её на пальцы и выдернул нож из свиной ноги. Та взвизгнула во всю мощь своих лёгких, совсем оглушив бородача. Времени раздумывать не было – перехватив как следует этот странный, без рукояти, нож, Горан принялся колоть глотку кровожадной твари.

Поначалу удавалось взрезать лишь кожу, следом показалась жировая прослойка. Перчатка сама наскочила на руку, кромсать стало удобнее – казалось, этот нож для того и придуман – резать глотки. Наконец, под слоем жира показалось что-то красное, с очередным ударом кровь брызнула в лицо Горану, залила его целиком теплым склизким фонтаном. Свинья продолжала визжать, грузно оседая прямо на свою неудавшуюся жертву. Дернув копытами из стороны в сторону, Шумка, наконец, затихла. Тяжелая туша придавливала бородача к земле, выталкивая воздух из лёгких, сжимала до хруста рёбра.