Я шёл сквозь потоки дыма, алкоголя, целующихся молодых парней, девушек, запивающих цветные таблетки, опрокидывая бутылку водки. Шёл и думал, о том, что в этом богом забытом месте забыл я: одинокий, слишком тихий и совершенно неприспособленный для этого. Во мне не было ни капли азарта, ни грамма желания такого рода приключений, но почему-то я был здесь, хотел отпустить всё, что меня держало, в том числе Жнецов. Наверное, это говорит во мне жажда перемен. Ветер подул с юга, и я решил броситься буквально с места в карьер. Я уехал из своего города, бросив всех, оказался здесь и теперь шёл непонятно куда с первым встречным парнем из кафе. Я невольно улыбнулся от абсурдности всей ситуации и понял, что этот вечер я либо вообще не запомню, либо он отложится в моей памяти навсегда.

– Пойдём к Шиллеру, мне нужно с ним поговорить, – Людвиг обернулся ко мне и, взяв меня за запястье, протащил через просторный зал, окутанный полутьмой и запахом перегара от молодых людей, выглядевших как школьники, сбежавшие с уроков. Где-то через виниловый проигрыватель играл задорный джаз.

– Что за Шиллер? – спросил я, не успевая за ним.

– Увидишь.

Наконец, мы дошли до другого конца зала с экспонатами (я заметил их не сразу, только после того как глаза привыкли к темноте) и остановились возле молодого парня – моложе Людвига – со светлыми кудрявыми волосами, хаотично лежащими на голове. Он был в хлопковой рубашке, жилетке и штанах в одном цвете. Выглядел как интеллигент, и мне это понравилось.

– Привет, – он помахал Людвигу рукой, мы с ним обменялись рукопожатиями. – Я Шиллер. Людвиг, наверное, уже рассказывал тебе обо мне.

– Адам. Да, упомянул только что, когда мы пришли.

– Славно. Людвиг, зачем на этот раз? – Шиллер скрестил руки на груди.

– А что есть? – он нагнулся чуть ближе к своему товарищу, и в тот момент у меня в голове появились глубокие сомнения, что это обыкновенная выставка.

– Вот, – он сунул ему в руку какой-то пакет с белыми таблетками, и Людвиг тут же спрятал его в карман своего пальто. Мы отошли вглубь танцующей толпы.

– Что за хрень, Людвиг? Ты сказал, что мы на выставке!

– А мы и на выставке. Посмотри, сколько картин на стенах, и многие из них были нарисованы теми, кто сейчас в этом зале, – он обвёл руками комнату. – Это искусство, Адам. Хорошее, не всегда понятное, но оно всё равно имеет право на существование. А уж под чем мы пишем свои картины, это не должно никого волновать.

– Что это за таблетки? – я кивнул в сторону топорщащегося кармана пальто.

– Не знаю, но от них весело. Шиллер называет их Искрами.

– Искрами? – в голове всё тут же встало на свои места. И зачем под аркой стояла та старуха, зачем люди прячутся, зачем устраивают такие дикие танцы и гулянья. Они просто не хотят, чтобы кто-то ограничивал их свободу убивать себя. Иронично слышать это от человека, который сам регулярно убивает себя, втягивая дым в лёгкие, заставляя себя задыхаться.

– Будешь? – он протянул мне одну таблетку.

– Я не знаю, хочу ли… – я нахмурился.

– Тебя никто не заставляет. Можешь просто чего-нибудь выпить. Стол вон там, – он указал куда-то позади себя, и я, хлопнув своего нового приятеля по плечу, прошёл сквозь толпу и, оказавшись возле стола, налил себе водки. Выпил две рюмки. Понял, что скоро мне ударит в голову, и я смогу отпустить себя, а именно этого мне и хотелось в тот момент. Ноги уже начинали подкашиваться спустя двадцать минут, но я не чувствовал удовлетворения. В полутьме мне иногда мерещились те самые ужасные жёлтые глаза, предвещающие чей-то конец прожитых дней. Мне хотелось напиться до беспамятства, до полной потери сознания, чтобы вокруг меня была тьма, хотя бы ненадолго, чтобы я смог отдохнуть. Если уж я не хочу принимать Искры, то почему должен ограничивать себя в чём-то ещё?