Он снова вздохнул, и, как ему и говорил Андрей Викторович, отправился в зону карантина, к Джессике. Коридоры станции были пусты, давила тишина, было чувство, будто он остался один, один на всей станции, во всех этих коридорах, во всех этих отсеках – один. Так, возможно, скоро и станет…

Коридоры, повороты, белый свет с потолка, тишина. Вот и дверь, Дмитрий все так же смотрел вперед, и даже не взглянул в квадратное оконце в двери, рука его легла на ручку. Еще чуть, и он бы опустил ее вниз, распахнул дверь, и только после бы посмотрел туда, но нет – повезло, повернул голову, и встретился взглядом со слепыми бельмами на бледном лице репортерши. Именно так, именно бледно белое с темными прожилками вен лицо, так как обычно изображают живых мертвецов в малобюджетных фильмах про зомби. Слепые, белесые буркала глаз, что уставились на него не моргая, мертвенно, синие губы, нижняя отвисла, протянулась капля слюны. Но самое жуткое было не в этом. На щеке Джессики то ли язвы, то ли нарост. Черный, мерзкий, сочащийся каким-то темным соком.

Дмитрий замер у двери, у оконца. Он думал, все так же, в аналогии с фильмами о зомби, что она сейчас рванется, начнет долбить руками по стеклу, скалить пасть, но нет. Джессика стояла недвижно, только капля вязкой слюны с нижней губы оттягивалась все дальше и дальше. И вот она сорвалась, и все – нет больше движения.

– Ладно, – сказал он сам себе, – попробуем не торопясь.

Положил руку на дверную ручку, надавил, вниз. И там, в отсеке, точно так же сейчас ручка пошла вниз, и Джесс, тварь эта, должна как-то отреагировать, или же, если она в сознании, в норме, не предпринять действий. Джесс не двигалась, и поэтому он все же надавил на ручку до щелчка язычка замка, и медленно-медленно, потянул дверь на себя. Если рванет, бросится на него, он успеет навалиться плечом на дверь, защелкнуть замок.

Открыл дверь, Джесс не двигалась.

– Джесс, ты как? – спросил он, но она молчала, – Ты можешь говорить? Двигаться? – никакой реакции.

Он протянул руку вперед, легонько толкнул ее плечо, она чуть качнулась и снова встала, как и раньше. Как-то еще управляется с собой, может еще поддерживать равновесие, но прочее – это уже вне ее сил. Значит все, скоро будет уже финал.

– Это Джессика. Наш нулевой пациент, – заговорил он для записи, что вела его нагрудная камера, – Время начала развития спор у нее большее. Насколько – не могу предположить. По сути – это следующая фаза заболевания. Похоже она перешла в полурастительное состояние. Отзывов на вербальные раздражители нет, – помахал у нее перед глазами, снял камеру, включил фонарик, поднес к ее глазам, Джесс даже не попыталась закрыть веки, – на свет тоже не реагирует. На кожном покрове появилось… – приблизил свет фонарика ко лбу, рассмотрел. Больше всего это напоминало какие-то гнойники, только не красные, а уже загнившие, темно бурового, скорее даже черного цвета. Достал из кармана карандаш, упер его в гнойник, надавил слегка, тот вдавливался легко, но гнойник не лопался. Давил сильнее – никакой реакции, – На кожном покрове появились гнойники. Пока назову это так. Плотные, не лопаются. Не знаю, что еще осмотреть. Я не врач.

Он тихо прикрыл дверь перед носом недвижной Джессики, щелкнул замок.

– Вернусь, чтобы увидеть развитие болезни позднее. Я не знаю как описать ее состояние. Сейчас иду в лабораторию за результатами первичных исследований.

Проходя лаборатории, в которой заперся Рей, постучал в стекло. Никакой реакции. Попытался надавить на ручку – нет, заперто как и раньше.

– Эй, Рей! Ты там? Живой? Мне нужно знать.