Итак, Родион по обыкновению позвал Винина к себе. Сидя друг напротив друга, они некоторое время пробыли в неловком молчании.

– Что нового? – первым поинтересовался Винин.

Немного подумав, Родион, ковыряя ложкой картошку, сказал:

– Ничего особенного. Недавно прошло выступление в баре неподалёку.

– О, кажется, слышал о нём. Ты же на барабанах играешь?

– Да, иногда на фортепиано, – когда как получается. В тот раз был на барабанах, а скоро сяду на фортепиано, – что-то вспомнив, он легко улыбнулся. – Слышал, в Даменстонском театре Гальгенов пройдёт бал в честь Микаэля Гальгена?

– Да, меня даже позвали туда.

– Пойдёшь?

– Не знаю. Может, схожу, а может – нет. А к чему вопрос?

– Я там буду за фортепиано. Да и интересно стало, кого пригласили.

– А, так меня пригласили помочь в театре, но по большей части я иду из-за своего друга. Так сказать, я моральная поддержка для него.

– Моральная поддержка? В каком плане?

– Там будет девушка, которая ему нравится, вот он и боится.

– А-а… Не разбираюсь в любовных делах.

– Я тоже далёк от этого.

Они замолкли. Конечно, вскоре их разговор продолжился, но затем вновь оборвался, – так продолжалось последующие два часа. Винину всегда было некомфортно сидеть с кем-то в тишине, но с Родионом всё было иначе: он понимал, что музыкант малообщителен, потому сидеть с ним в тишине ему было хорошо, как и тому нравилось находиться рядом, наверное, с единственным для него лучшим другом.

Закончив трапезу, они синхронно поднялись, взяли подносы и, отнеся посуду на помывку, вместе вышли из забегаловки. Пройдя немного по улице, Родион остановился перед мостом и посмотрел на Винина:

– Тебе в какую сторону?

– В ту, – писатель кивнул в правую сторону.

– Мне в другую.

– Тогда до встречи?

Музыкант почему-то замялся с ответом и вскоре расслабленно ответил:

– Да, до встречи.

Попрощавшись рукопожатием, Родион скрылся за переулком. Винин посмотрел ему вслед и тоже ушёл домой.

Даменсток, 4 апреля, 1044 год

Время 19:04

– Ты действительно уверен, что никого не раздражаешь?

– Боже, замолкни! Не раздражает он никого!

– Тебе-то откуда знать, что он точно никого не раздражает?

– Ты сам посуди: как он может кого-то раздражать?

– Тем, что слишком много говорит! К примеру…

– Да ты совсем бредишь! Тогда, если судить по твоей логике, все вокруг друг друга раздражают!

– Нет, это относится только к тебе, Модест! Ах, да, что-то ты слишком много о себе размышляешь! Какой же ты…

– Только посмей произнести это слово и я, клянусь, выброшу тебя в окно!

– …эгоист.

Шёл третий час неумолкаемых споров Луки и Скотоса. Первый вскочил со стула, схватил брата за лацканы пиджака и потянул его в сторону окна, однако «зверь» не сдвинулся с места, словно приклеился к полу, и загоготал. Винин, зевая от усталости, сидел на кухне, подперев щёку кулаком, и наблюдал за их борьбой. Давно остыло крепкое кофе. Настенные часы монотонно тикали под клокотание сердца.

Утомившись от разборок, Винин решил отвлечься. Накинув бежевый плащ, надев шляпу и переобувшись, он вышел из дома на прогулку. Братья, продолжая пререкаться, шли за ним, с каждым шагом повышали тон и заглушали окружающие шумы.

Винин, засунув руки в карманы, перешёл дорогу и направился куда глаза глядят, смотря вперёд, но ничего и никого не видя. Он пытался вслушаться в гул транспорта или в карканье ворон, но этого у него не получалось, ибо он невольно обращал внимание на мыслительные споры. Прохожие искоса поглядывали на него, промоутеры тыкали под нос листовки, а он их не замечал. Казалось, его ничего не могло отвлечь, пока он не дошёл до моста, где облокотился о перила и устремил туманный взгляд к небу.