– Э-хе-хе! Всё может быть! Но знаешь, в наше время можно встретить та-кую любовь, что лучше бы сразу застрелиться! И потом у нас с тобой разное понятие о счастье. Моё счастье, это когда дети и внуки сыты, обуты и одеты, здоровы и племянников нет рядом! А на счёт того чтобы тебя понимали эти иностранцы – ты закрой рот и показывай всё, что хочешь сказать, на пальцах, как наши глухонемые за границей делают!

– И что, их понимают там?

– Ещё бы, конечно, понимают! Ведь это французский жестовой язык! Такие вещи, соседка, стыдно не знать! Его все на Западе знают! А если в хорошей компании они примут ещё и по стакану хорошего дринка, то могут сообща и диссертацию написать! Только ты, пожалуйста, своими пальцами русскую азбуку не изображай перед ними, всё равно они её не поймут – лучше молча сиди, им будет гораздо приятнее так тебя слушать. А то напишешь, не дай бог, что нибудь не так и всё, международный конфликт и опять «Гитлер капут!» Ферштейн?

– Чего?

Открылась дверь, и к нам на веранду вошел сияющий Отто, и ожидаемый сурдоразговор не начался.

– Знакомьтесь, это Отто, ещё один друг нашего Геннадия!

– Гуттен абенд! – парень с достоинством кивнул всем головой и, заняв пустующий стул по другую сторону от «фройлен», принялся за кофе с истинными манерами вышколенного аристократа. Откуда он такого нахватался – понятия не имею, но не в ванной же, и навряд ли этому его научили в потустороннем мире. Но наша Леночка мгновенно углядела в нём древнюю кровь Нибелунга, и её распахнутые настежь ресницы так и остались открытыми, как ставенки сельского домика. Что она могла увидеть в этом увальне, я даже представить себе не мог, но по забеспокоившейся мамаше, мне сразу стало понятно, что её дочка спутала все мамины карты! Генрих, получив неожиданную передышку, ушёл на кухню с чашкой в руке – наверное, за новой порцией кофе, и над столом повисла тишина, разделённая языковым барьером.

Я своим соседкам был совсем не интересен, и с уходом Генриха между двумя чистокровными нациями возникла языковая стена, которую кто-то очень хотел преодолеть, а кто-то – тихо за ней отсидеться. Ребята налегли на пирожки, долгие годы не входившие в их рацион, чем очень радовали мою соседку, расстроенную неожиданным дочкиным выбором. Я представляю, как ей дома влетит от матери по первое число, и она за этот вечер ещё не раз будет ревмя реветь! Но сейчас для любящей мамаши не всё ещё было потеряно, и она, умоляюще глядя на меня, сказала:

– Сосед, дорогой, выручай меня! У тебя дома есть музыка?

Но меня опередил умница Курт, услышав знакомое слово «музыка». Он сразу стал хлопать себя руками по карманам рубашки и брюкам в поиске своей губной гармошки, но догадливый Отто показал тому свой кулак, чем быстро пресёк стремление музыкального вундеркинда блеснуть перед дамами своими талантами. Слава богу, и спасибо догадливому Отто, а то я уже представил, как будет разрываться сердце моего Блада, когда он примется подпевать под звуки этого мини-органа своим голосом, похожим на рёв рассерженного медведя.

Сегодня обязательно нужно будет сделать доброе дело и отправить Курта с его гармошкой, вместе с Бланом, под Ленкины окна – пусть исполнят какую-нибудь серенаду, на ночь глядя. Крепче спать девка будет! Да и Курт выполнит, наконец-то, свою давнюю мечту и успокоит плачущую девчонку, никак не решившую ещё, какого рыцаря выбрать себе в суженые.

Вернулся Генрих с большим бокалом кофе, но пирожки на столе уже закончились, и он опять ушёл на кухню, что-нибудь там найти пожевать, и вечер был окончательно испорчен, да и соседка заторопилась домой: