Выбранная дорога домой была немного узкая, как все старые дороги, построенные ещё в шестидесятые годы, но без выбитого асфальта с глубокими ямами, а с частыми и новыми чёрными латками, но зато пустая от машин. Только одинокий грузовик вдалеке с натугой поднимался на затяжном подъёме, направляясь куда-то по своим делам, да синяя легковушка торопливо старалась обогнать трудягу, чтобы не быть приятно удивлённой в конце подъёма от неожиданной встречной машины.

Солнце ещё прилично грело голые руки державшие руль, а в машине было тихо от молчащих моих пассажиров и уютно от спокойной музыки, а влетающий ветерок в открытые окна выдувал из голов ребят последние крохи геббельсовской брехни, и заставлял вспомнить ненароком сказанные их родителями крамольные и противоречащие нацистскому строю слова, приводившие их когда-то к возмущённым вспышкам юношеской горячности, а то и к открытому неповиновению и несогласию со взрослыми, которые ничего не понимают из-за своей отсталости и нежелания посещать собрания местного «партайгеноссе».

Проехали два небольших села, стоявших вдоль дороги недалеко друг от друга, вроде бы одинаковые по застройкам и в то же время абсолютно разные по людям, которые в них живут. Можно было подумать, что одно село не покидала жестокая дизентерия, отнимающая последние силы сельчан, чтобы хоть что-то сделать по благоустройству своего дома. Людей не видно, и только стая собак, увязавшаяся за машиной, возбуждённо гавкая проводила нас из села. А вот второе село неожиданно встретило нас такими же домами из силикатного кирпича, как и в первом селе, но выкрашенными заборами и затейливо перевитыми яркими цветками воротами, умело нарисованными местными художниками. С красивыми ставенками на окнах с интересом разглядывающие нас из-за белоснежных занавесок за неизменными палисадниками с яркими розами. Или просто свежепобеленные с ярко нарисованными цветами по углам и вокруг окон. По-над домами были проложены не широкие дорожки из асфальта от дома к дому, как будто раскатанные по зелёной траве. И даже колодец был украшен теремком, а журавель, уткнувший свой нос в деревянный сруб, выглядел каким-то ухоженным и гордым за своё село, утопающее в садах.

Как-то даже странно выглядела эта броская разница между двумя сёлами-соседями. Вроде бы одна земля, одно солнце над головой, а люди, живущие в них разные – одни живут в цветах и чистоте, а другие в навозе!

Лента дороги делала бесконечные повороты, объезжая более крутые склоны, взбиралась на пологие взгорки и сбегала с них, чтобы спрятаться за следующим поворотом и вновь показаться во всю её длину до следующего подъёма или поворота. И после очередного подъёма я увидел необычайное явление, которое никогда не видел раньше наяву, а только в далёкой телепрограмме «В мире животных», да и то один раз.

– Генрих, посмотри вправо и вверх, – быстро сказал я, останавливая машину, и показал ему рукой направление, куда нужно было смотреть, чем сразу отвлёк мою команду от затянувшегося молчания и заставил всех открыть рты от удивления или испуга. Это уже кто как отреагировал на увиденную громадную стаю птиц – то ли скворцов, то ли ещё каких-то пичуг, сбившихся в плотный ком из сотен птиц, как большой косяк сардин скучивается, защищаясь от хищников. Так и эти птицы, сбившись в плотный ком, защищались от какого-то хищника и выделывали такие воздушные пируэты или фигуры высшего пилотажа, как будто какая-то компьютерная программа меняла направление, изменяя её форму бессчётное количество раз, но сохраняя плотную массу стаи. Но самого хищника, напавшего на них, мы так и не увидели. Долго стояли мы, наблюдая за этой стаей, как будто только здесь, над этим местом, можно было исполнять этот волшебный танец, и нам было совершенно непонятно, как в таком плотном клубке не затоптали и не забили крыльями они друг друга.