Дима замолчал. Грянул разъяренный бас старшей по подъезду. Стены вздрогнули...

- Чего? Свиридов! Ты чокнулся? С какого перепуга мать свою в престарелые записал? В пятьдесят три года? Как дам в глаз, за такие слова! Или Герману, папаше твоему пожалуюсь! Нет, лучше в глаз! Или в ухо! Родители ему образование шикарное, и стартовый капитал исчисляемый в неприличной сумме, и связи в бизнесе, и а он, мать престарелой обзывает! Много бы ты имел яхт, вертолетов, и особняков с апартаментами! Если бы родители тебя не поддерживали! Я те устрою, престарелую мать!

- Все чудесатее и чудесатее. Информация сыпется, как из рога изобилия. Полин, ты чего стоишь, с открытым ртом? Потом подумаешь, чего мне соврать, беги, спасай кадра Дмитрия. Не ровён час, покалечат мужика. - изрекла Антонина, наконец-то соизволившая вынуть из холодильника злополучных кур.

Спорить с Тонькой не стала, побежала спасать...

***

Добежала я быстро, чего там бежать по сравнительно небольшой жилплощади.
Прибежав, испытала нестерпимое желание развернуться и метнуться назад, в кухню. От греха подальше.
Дело не в том, что соседка Коромыслова, одной рукой блюдо с пирогами румяными обнимает, другую руку в бок уперла, осуждающим взглядом Димона сверлит, а высокий блондин Коромыслов, ничего никуда не упер, у него руки емкостями заняты, из емкостей холодец чесночком приятно пахнет. На всю жилплощадь. На Димона, блондин сочувственно поглядывает.
Сам, Димон, под взглядами Коромысловых, выглядел озадаченным, но не испуганным. Я обычно так выгляжу, когда лихорадочно соображаю, как выпутаться из какой-нибудь скользкой ситуации? В которую сама себя впутала?
Дело опять же не в том. Дело в маме моей.

Мама скрестила на груди руки, брови нахмурила, крайнее возмущение всем своим видом демонстрировала.
И нацелен поток возмущения, явно не в Дмитрия.
В дочь единственную нацелен. В меня, то есть. Как будто я, никакая не единственная дочь, а самая что ни на есть двоечница хроническая. Издержки профессии поперли из мамы в мой адрес. По причине неведомой.

Деваться с подводной лодки некуда, прибежала уже. Пытаюсь разрядить обстановку. Затягиваю нараспев, выражая искренне радушие и неподдельное гостеприимство:
- А чего это, вы гости дорогие, толпитесь в неудобном коридоре? Присаживайтесь к столу, через минуту закуски подадим!

- С удовольствием. - откликнулся блондин, находившийся ближе всех к двери комнаты.
Скрылся за этой дверью, и холодец унес с собой.
Димон почему-то не спешит, за блондином последовать. Ждет наверное, когда старшая по подъеду, дырку в его лбу, взглядом досверлит.

Не хотят проходить в комнату, как хотят. И в защите моей, вроде бы нет особой необходимости.
Пячусь задом в направлении кухни.

- Полина. Как тебе не совестно, называть молодую женщину, престарелой? Пренебрежение унизительное проявлять к матери Дмитрия? - останавливает строгий, поставленный голос, деятеля школьной педагогики. Родительницы моей, то бишь.
От такой тональности, ощутила себя не просто хронической двоечницей, а двоечницей каждом классе, по два года отсидевшей.
А старшая по подъезду, Коромыслова, руку от бока убрала, по шву вытянула.
А Димон, пригладил волосы и одернул футболку.
А Тонька, вывалилась из кухни, с большой салатницей греческим салатом наполненной, в вытянутых руках.
Подскочила, плечом меня потеснила и.... Понесло Остапа. Антонину в смысле.

- Лариса Сергеевна! Полина слова плохого не сказала, про мать преста.... Дмитрия! Наоборот! Вот буквально недавно, когда овощи резала, говорила мне: до чего  хорошая женщина, эта мать, хоть и будущая свекровь. Крайне желаю, говорила, памятный подарок преподнести, такой  замечательной женщине. Что-нибудь эдакое. Оригинальное.... Шубу!