Как и Мира, Фип-Фип не был обделён любопытством. Но в отличие от белки не проказничал, считая шкодливость ниже своего достоинства. Всё-таки совы весьма важные особы. А Филипп был о себе высокого мнения, которое размерами превышало его собственный росток.

– Что это ты там в лапках держишь, Мира, фип,фип? – круглые жёлто-зелёные глаза сычика сузились, с подозрительностью всматриваясь в белку.

– Ничего особенного, Фип-Фип, – невозмутимо фыркнула Мира. – А ты чего ещё не спишь? Ночь давно закончилась. Все твои сородичи давно дрыхнут в дуплах. А ты что? Как всегда выпендриваешься!

– Ничего подобного, Мира, – ответил сычик, продолжая сверлить её своими большими глазками. – Ночью я поздно проснулся, поэтому поздно и спать лягу. Всё просто, фип, фип.

– Сова проспала! Вот это да! – захихикала белка. Мира была самой весёлой белкой в Тихом Лесу, поэтому её задорный смех можно было уловить где угодно в дневную пору.

– Ничего смешного не вижу, фип,фип, – заметил Филипп, глаза сузились до щёлок. – Даже у сов бывают временные трудности. Я, между прочим, в курсе, что и белки порой страдают расстройствами. Не могут смеяться по нескольку дней.

– Да ладно тебе, Фип-Фип, – Мира перешла в заливистый потрескивающий смех. – Со мной такого не случалось ещё.

– Никогда не поздно произойти подобному, – раздражённо сказал сычик, его возмущало поведение нахальной белки, но воспитание не позволяло повысить голос и отругать Миру.

– Ты серьёзно? – удивилась Мира, её смех тут же стих. – Ты мне желаешь потерять мой смех?

– Тебе это пошло бы только на пользу, фип, – Филипп поднял голову вверх, так он демонстрировал своё крайнее возмущение.

– Вот уж не думала, что ты такой, Фип-Фип! – проверещала белка.

– Это какой же?

– Эгоистичный ты! Вот какой! – сказала Мира и показала язык.

– Что?! – Глаза сычика тут же округлились. – Это я-то эгоистичный?! Это я-то, фип?

– Ну не я же, – Кара повернулась спиной к сове. – И вообще, Фип-Фип, тебе пора спать, как и положено всем совам. Лети в своё дупло.

– Вот как?!

Такая сильная обида вспыхнула внутри Филиппа. Его постоянно дразнили и задевали большие совы, а звери в лесу и вовсе не воспринимали всерьёз из-за малого роста. Мира не была исключением. Сычик заметил тот круглый коричневый предмет, который белка собиралась употребить в пищу. План мести возник тут же.

Филипп сорвался с ветки и, сделав небольшой круг, спикировал, сильно ударив белку в спину лапками. Толчка этого Кара не ожидала и выронила кофейное зёрнышко, успев ухватиться за ветку, чтобы не полететь кубарем на землю.

– Ты что творишь, ненормальный?! – только и успела крикнуть разгневанная белка, а сычик, изловчившись, поймал лапками зерно и полетел восвояси, довольно ухнув.

Филипп устремил полёт к любимому ясеню-светлолисту, где на высоте совиного полёта в толстом древесном теле таилось от лесного мира маленькое, но уютное дупло. Сычик обитал в его недрах уже пятую осень и гордился своим жилищем.

Ясень-светлолист был высоким деревом, но в размерах всё же уступал дубу-отцу, да и считался его младшим братом. Дерево стояло на самой границы Тихого Леса, словно страж, охранявший покой лесного царства. Прямо перед ясенем в группке молодых выпендрёжников-клёнов примостился домик, в котором и проживал писатель Орентий.

В дупле было тихо и тепло, пол жилища утопал в мягкой перине из совиных перьев, нанесённых за лето листочков с ясеня и травинок, высохших до бесцветной желтизны, а также нескольких веточек, которыми Фип-Фип тщательно прикрывал выход из дома, чтобы к нему ненароком не пожаловали незваные гости, когда он спал днём. Ведь сон для любой совы важен, он помогает восстановить силы, растраченные за ночь бодрствования.