– Я тебе ничего не должна. А бананы есть? – добавила Зина, вспомнив про Матрёну.

– Есть, на бананах шерсть, – груди шевельнулись и нехотя перетекли вверх, ближе к румяной физиономии продавщицы. – Сказала, ничего не отпущу, пока долг не вернёшь.

Бабы подтянулись поближе к прилавку, чтобы получше расслышать словесную перепалку, а потом в красках и комментариях разнести её по домам, улицам и переулкам. Стычка двух выразительных персонажей села обещала быть ярким событием недели.

Митрячиха, играя на публику, уперев кулаки в бока, решила закрепить свои позиции:

– Дмитрия моего решила обхаживать, мол, «может, как-то, без денег договоримся», а? Голытьба перекатная, а туда же!

– Зинка, что же ты молчишь? Правда аль нет? Это ты так всех наших мужиков к рукам подберёшь, – подала голос из толпы одна из бабёнок.

Она повернулась к надвигающимся на неё женщинам и тихо, по слогам, ответила:

– Кина не будет. Собаку спущу, кто сунется, чтоб не пришлось вам поутру табаки своих мужиков с моей загородки снимать.

Толпа отпрянула.

– А тебе, Галька, я так скажу. У Митряка твоего без меня дырок хватает. Хлеб давай! А командовать станешь, «кому отпущу, кому нет», когда магазин приватизируешь. А будешь продолжать глумиться, в район напишу, как ты палёнкой своей из-под прилавка торгуешь и их мужиков, – она указала пальцем на женщин, – по ночам спаиваешь!

Побагровев лицом, Малина шмякнула хлеб на прилавок и молча отсчитала сдачу.

Зина шагнула к выходу, но передумав, сделала шаг назад:

– Чтобы я больше здесь театров не наблюдала. Кому концерт охота – в клуб. Остальные по домам!

Уже садясь на велосипед, она краем глаза увидела, как бабы расходились из магазинных дверей восвояси. Зина перебросила сумку с хлебом через руль и отправилась догонять тётю Лушу. Та уже подходила к дому, благо, что Зинаиде было по пути.

– Тут вот что, девонька, судачат, – заговорщицки оглядываясь по сторонам, зашептала тётка. – Слышала я, якобы Матрёна, что тебе дом подписала, передумала, или Антоха подсуетился со своей кралей. А только на днях привозили какого-то толстомордого, с золотыми зубами. Он им на новый лад завещание переписал. Вроде, как на сына. Ты там дома у неё пошарь, можа какие бумажки и найдёшь. Бабка, та ещё пройдоха. Вряд ли она снохе доверит хранить право на наследство, ещё десять раз передумает пока в здравии. Она нас всех переживёт, прости господи. Думаю, что завещание у неё где-то дома. Не удивлюсь, что она документ в трусах прячет. Жалко мне тебя. А то получится, что горбатилась на эту ведьму напрасно.

Зина оторопела. Ноги стали ватными, в голове зашумело:

– Да как же переписали?! У меня же дома завещание спрятано. На меня оформлено. Как же это так, тёть Луша?!

– Поищи, Зина, поищи! А там уж сама думай, что дальше со всем этим делать, – с этими словами тётка зашла за калитку, продолжая тихонько причитать. – Вот какие люди пошли, веры нет никому.

Зинаида вскочила на велосипед и помчалась к Матрёниному дому. В затылке мощными толчками пульсировала кровь, руки дрожали, а ноги постоянно соскальзывали с педалей. Пару раз она чуть не упала, всполошенные уличные куры с кудахтаньем неслись впереди велосипеда, словно почётный караул сопровождал её, мчащуюся к своему несчастью.

Перед домом Зина сбавила ход и, забыв про сумку с хлебом, взбежала на крыльцо. Она постояла некоторое время, пытаясь восстановить дыхание и успокоить сердцебиение, потом перекрестилась и вошла в дом. Старуха, заслышав стук двери, заворочалась и крикнула из горницы:

– Зинка, это ты? Бананы купила?

Она прошла на кухню и присела за столик. Нога выбивала нервную чечётку: