Командарм, видимо, тоже признал Ваську. Он его эдак пальчиком поманил к себе. Не обращая внимания на милиционеров, попытавшихся его остановить, Васька покинул свое место в шеренге пассажиров своего вагона. Сделав, как положено, три строевых шага, он подошел к командарму и вытянулся ним в струнку. Взял под козырек, громким, хорошо поставленным командным голосом доложил:

– Товарищ командарм, прибыл по вашему приказу!

– Ну, так что, лейтенант, ты меня узнал?!

– Так точно, товарищ командарм! Вы – Довлатов Петр Степанович, казачий корпус под вашим командованием сильно потрепал немцев под Москвой месяц тому назад!

– Да, месяц назад я командовал корпусом, а сейчас вступаю в командование армией. Следую к месту назначения! Не хочешь ли ты, лейтенант, присоединиться ко мне? Могу тебе предложить вакансию своего ординарца! Думаю, что мы сумеем поладить! Обещаю, что, начав служить у меня, ты быстро пойдешь в гору, станешь большим командиром Красной Армии!

– Хочу, Петр Степанович, но не могу!

Выход Васьки из строя шеренги, его разговор с человеком в генеральской шинели явно заинтересовал старшего лейтенанта НКВД, командовавшего милиционерами. Он подошел к ним и, стоя неподалеку, внимательно вслушивался в разговор Васьки с командармом Довлатовым. К этому времени этот старлейт уже успел команду своих оперативников отправить на осмотр купе вагонов поезда. Поэтому он не прерывал и не вмешивался в чужой для себя разговор. Когда разговор закончился, а Васька освободился, то старлейт подошел к нему и шепотом поинтересовался:

– Что этот мужик и в правду является знаменитым Довлатовым? Я его себе представлял совершенно не таким человеком!

– Да, это Довлатов! В недавнем прошлом он был генерал-майором Довлатовым, а сейчас он, как оказывается, стал командармом третьего ранга! Вступает в командование армией! Мой тебе совет, товарищ старший лейтенант, прикажи своим милиционерам освободить из-под стражи всех пассажиров нашего вагона!

– Это почему же?

– Ты, что не видишь ли, что все они – первые или вторые секретари обкомов партий! Если ты сейчас их не освободишь, то дерьма с ними не оберешься! Вскоре твое имя будут склонять на всех партийных собраниях. О тебе будут говорить только в негативном смысле, разумеется, на самом верху. Тогда тебе придется забыть о какой-либо служебной карьере!

– Что? И в нашей канторе такое может произойти?

– В нашей канторе подобное, старлейт, как раз и происходит!

– Ну, что ж, лейтенант, ты, возможно, и прав!

Старший лейтенант отошел от Васьки, к своим губам он поднес жестяной рупор. Над головами пассажиров и милиционеров снова послышался его голос. Он отдал короткую команду:

– Товарищи милиционеры, освободить из-под стражи всех, без исключения, пассажиров вагона номер десять. Только что закончился осмотр и обыск их вагона. Ничего подозрительного в нем не было обнаружено!

Делая такое объявление, старший лейтенант госбезопасности Афанасий Евлентьев откровенно лгал! Его оперативники ему только что доложили о том, что именно в этом вагоне в уцелевшем туалете они обнаружили небольшую холщовую торбу. В торбе лежали две красноармейские книжки, одно командирское удостоверение и очень странная перьевая ручка. В ней же находился небольшой лист бумаги, на которой чернильным карандашом был написано: «Эти вещественные доказательства прошу передать старшему лейтенанту Т. Я. Метелиной, следователю Следственной части центрального аппарата НКВД СССР». Внизу записки был приписан номер московского телефона.

Афанасий Евлентьев пока еще не видел ни документов, ни ручки, ни самой записки, но он все же решил последовать совету этого лощеного московского лейтенанта-чекиста. Так как хорошо знал о том, что ему не следует портить отношениями с руководителями партии. К тому же он был вполне уверен в том, что ни один пассажир этого поезда не сможет избежать его допроса, личного досмотра, если этого потребуют обстоятельства расследования взрыва в поезде. В данный момент Афанасий был внутренне доволен тем, что у него на руках появились первые предметы, доказывающие, что взрыв в купе бортпроводников десятого вагона произошел по чей-то злой воли! Теперь он может смело звонить в Москву!