Поэт молчал, глаза его горели, комок в пересохшем горле не давал сказать. Наконец, он набрался сил и проговорил:

– Ты опытен и мудр, в словах твоих я вижу близость сути. Ты упрекаешь нас – поэтов в мнимом подражании миру. Быть может так. Словесность украшает мир. Но знание без правды невозможно. Наверное, поэтому у женщин нет пристрастия к наукам. Зачем я буду лгать соседу о своих успехах, коль он узнает вскоре, что их вовсе нет? И женщину могу я соблазнить речами, но долго ли продлится та игра без искреннего чувства и любви? За правдой стоят боги, а не люди. Зачем же отдавать бразды невежам и лжецам, если знаем сами, куда ехать?

Сократ задумался и молча вышел из дома.

У древнегреческих философов было неоднозначное отношение ко лжи и правдивости: с одной стороны, ложь вредна и порождает недоверие и даже презрение к лжецу, а с другой стороны – она может быть полезна. Обратимся к Платону, который начал глубоко размышлять над этим вопросом в одном из ранних диалогов «Гиппий Меньший»4. Платон сравнивает известных мифологических героев – Одиссея и Ахилла. Первому свойственны многоликость и лживость, а второму – правдивость и прямота. Кто из них лучше? Кто совершеннее?

Платон не хочет однозначно противопоставлять их внутренние качества. Он ставит под сомнение саму противоположность этих человеческих качеств и говорит об этом: «Значит, Гомеру, видимо, представляется, что один кто-то бывает правдивым, другой же – лживым, а не так, чтобы один и тот же человек был и правдив и лжив»5. Ход его рассуждений направлен на то, чтобы доказать смешанность правдивости и лживости в жизни искусного и благоразумного человека, а это ведёт к признанию их стратегическими средствами в достижении блага.

В данном случае речь идёт об умениях человека лгать и не лгать. Более искусным и успешным будет тот, кто умеет делать и то, и другое. Поэтому тот, кто не умеет лгать, явно проиграет тому, кто умеет это делать. Платон считает, что использовать разные стратегии поведения могут более умелые и искусные люди, чем те, кто ограничен в своём умении. Тот, кто не может (не умеет) лгать, представляется человеком, действующим «не по своей воле», а следовательно, рабом или невеждой.

Более искусный – это более знающий, а потому он может больше сделать, достичь большего блага, чем незнающий. Платон продумывает прагматическую линию поведения в отношении правдивости и лживости человека, имея ввиду пользу или вред такого поведения. По сути, они мыслятся как «технико-прагматические» умения, которые можно использовать для достижения любых целей. Однако логика прагматической позиции приводит Платона к парадоксальному выводу: тот, кто сознательно погрешает и причинит постыдную несправедливость – если только такой человек существует, – будет никем иным, как человеком достойным.

С этим парадоксом ранний Платон оставляет своих читателей. На наш взгляд, неопределённость позиции Платона свидетельствует именно о сложности вопроса, в том числе и о сомнительности чисто стратегического отношения к правдивости и лживости. Ведь, он мог провоцировать своих собеседников, но не обманывал ни себя, ни других, иначе путь к истине был бы закрыт6. В поздних диалогах древнегреческий философ указывает на основную причину лжи, обманов и различных подделок – на «заблуждение» или незнание. Он не стремится различить намеренное и ненамеренное незнание, ибо в любом случае человек виновен в нём, ибо душа его всегда открыта для познания—припоминания.

Незнающий истины – это невежда, а если он ещё обладает высокомерием и самоуверенностью, то он становится носителем «великого и тягостного вида заблуждения» – созданием словесных призраков