Это так, к слову. И дом на этом месте теперь другой, и история, надеюсь, другим путем пойдет. Но и в том, и в этом мире что-то толпы царских родственников, желающих непременно побывать в Сибири, я не наблюдал. Цесаревич тогда и то лишь на одну ночь в Томске задержался. И выходит, что все мои рассуждения о целях порученца Сколкова – чушь и похмельный бред.

А вот с абстинентным синдромом нужно было что-то делать. Так-то оно конечно. Мороз за окнами – далеко за сорок. И вряд ли кто-то решится из Томска отправиться ловить беглого экс-губернатора. Тем более что нужно этому кому-то еще отгадать – в какую именно сторону я уехал. Выбор, правда, невелик – юг или восток, и при большом желании можно послать отряды в обе стороны. Но не в это время и не в этих краях. Сейчас все делают размеренно, спокойно. Отпишут все нужные бумаги, посоветуются с покровителями. Потом – проверят мой терем и усадьбы друзей. Цибульский вон у Гинтара в доме чуть не месяц проживал, и ничего! Так что серьезные поиски начнутся не раньше чем дня через три-четыре. И усердствовать, скакать по зиме, нахлестывая лошадей, – тоже не станут. Сибирь. Здесь каждый знает – на востоке мне делать нечего. Я там никого не знаю. На юге – АГО и его начальник Фрезе. Тот и без ордера на арест готов меня придушить в темном переулке. Остается запад. Колывань, там Кирюха Кривцов – мой, можно сказать, компаньон, – или Каинск. В окружном Сибирском Иерусалиме выбор укрытий для беглого Лерхе больше. Ерофеевы или Куперштох меня с радостью спрячут.

Вот вызнает это все майор Катанский – тогда телеграмму каинским и колыванским полицейским и отобьет. Дескать, найти и задержать. Кстати, Гера, ты опять прав. Даже причины моего ареста указать не посмеет. Если уж начать разбираться, так я и вовсе от жандармов не сбегал. Откуда мне вообще знать, что какой-то чин из Омского представительства Третьего отделения страстно желает мо мной пообщаться? Да – собрался да уехал. Так я перед жандармами отчитываться не обязан. Не ссыльный и не поднадзорный. Обычный имперский дворянин немецкого происхождения. Имею право путешествовать, едрешкин корень, по просторам Отечества.

– Счи вам, Герман Густавович, треба похлебать, – с грохотом полковых барабанов поставив простую глиняную тарелку на стол, строго заявил Апанас. – С капусткой. Кисленьких. После уже – хлебной глоток…

Как там того древнего врача звали? Ну чьим именем доктора клятву дают… Один, блин, Пифагор в голове… В общем, мой слуга тому греку сто очков форы может дать. Заговоры знает, что ли? Эти щи – суп повышенной кислотности – в обычном состоянии я бы точно есть не стал. Не люблю. А тут такими вкусными показались. И ведь прямо чудно – с каждой ложкой чувствовал, как по венам кровь быстрее бежит и похмелье с потом через кожу выходит. Как ложка о дно биться стала – я мокрый как корабельная крыса был, но чувствовал себя практически здоровым.

– Вина хлебного! – напомнил белорус, забирая пустую тарелку. – Вот и сальцо солененькое…

Запотевший граненый стаканчик грамм на пятьдесят. Пупырчатые огурчики-корнишоны в блюдце. Розоватые, с прожилками, пластики соленого сала. А жизнь-то – налаживается!

– Прими Господи за лекарство! – опрокидываю ледяной огонь в себя. Безсонов смотрит во все глаза и улыбается. Ему самому похмелье не грозит – здоров как бык, – но болеющих, видно, насмотрелся.

– Вот и слава Богу, – бубнит себе под нос Апанас. – Вот и славно.

Велел принести бумагу с перьями и чернилами. Давно было пора браться за послания в столицу, а тут как раз лучше не придумаешь – и чувствую себя практически нормально, и со станции носа не высунешь.