– Лёша, мы же тебя звали, почему ты не отвечал?

– Я думал, это не меня.

Да! Сказать нечего. Не его… Будто звали какого-то другого Лёшу среди огромной толпы в огромном городе. Ребята от усталости даже не стали ругать его – пусть живёт. Но он на этом не успокоился, подошел к Коле Юдину и сказал:

– Коля, я понял, что дойти до реки не смогу, завтра пойду назад.

– Куда назад! Мы уже прошли километров десять и еще не один десяток проехали на машине по тайге. Куда назад! Иди к костру, отдыхай и не морочь другим голову.

Наутро началась комедия. Лёша разложил свои вещи и стал выбрасывать всё, что считал лишним. Мы посмеивались, собирая свои рюкзаки. А потом ребята потянулись к выброшенным вещам.

– Лёш, если тебе не надо, мы с удовольствием заберём.

– Берите, что хотите, мне нужно облегчаться.

Кому-то достались носки, кому-то футболка, кто-то взял джинсы. Я подхватила беленькие хлопчатобумажные носочки. Все хихикали, но Лёшка ничего не замечал. Только Толик Романов стоял одиноко в стороне и ничего не брал.

– Толя, ты чего, пойди поживись, дураков учить нужно.

– Я жду, когда он выбросит фотоаппарат.

У Лёшки был замечательный фотоаппарат, который мог сразу один за другим делать девять снимков, не нужно было каждый раз переводить кадр. При съёмке прохождения порогов это было бесценно. Лёшка это услышал:

– Не дождёшься!

Потом, пока мы несколько дней шли до реки, Толик всегда пристраивался за Лёшкой сзади. А когда тот останавливался, чтобы лишний раз присесть и отдохнуть, Толик за спиной озорничал:

– Бросай фотоаппарат! Бросай фотоаппарат!

Лёшка от злости снова выпрямлялся и шёл. Я думаю, только эта злость и заставила его нормально дойти до реки. Нужно сказать, что после окончания похода ребята вернули ему все вещи. С Симаковым было проще – мы с Галкой в первое же утро сами уложили его рюкзак, показав, как это делается, и придав ему правильную форму. Он всё понял, проблем у него больше не было.

Ах, Поляков, Поляков! Если что-то должно было произойти, это случалось с ним. Ребята уже перестали на него злиться, просто принимали, как неизбежное. Он раздражал всех. Но самое печальное, он этого не понимал, всегда был старательным, первым бросался что-нибудь сделать, хотя все боялись его даже наедине с топором оставить.

Когда мы прошли половину реки на катамаранах, нам предстоял обнос по берегу водопада и каньона под названием «Моткины щёки», примерно километров десять. Это один из самых тяжёлых отрезков путешествия, кто был там, тот знает. Тропа идет по верху каньона близко от края, чуть оступишься – и летишь вниз. Я знала несколько случаев, когда люди гибли именно здесь. На этом переходе моральное напряжение достигло максимума. Даже самые спокойные ребята стали раздражительными, возникали небольшие перепалки, а Лёшка, конечно, был притчей во языцех.

Под вечер мы дошли до места, где должны были на следующий день переправляться на другой берег, тропа продолжалась там, а по этому берегу дальше идти было нельзя. Все были вымотаны. Два Лёшки в этот день дежурили и готовили ужин. Лагерь разбить можно было только очень высоко над рекой, берег вертикально обрывался вниз, но уже темнело, и мы этого не заметили.

А с Поляковым вдруг что-то случилось. Глаза стали дикими, он нашёл заросли ревеня и стал остервенело рубить, размахивая ножом:

– Я вам сейчас такой компот сварю, я докажу, я докажу!

Мы еле уняли его, положили в палатку и дали что-то успокоительное. По-моему, у него даже поднялась температура. Скорее всего, он просто не выдержал перегрузок. Но закон тайги жесток, зачем ты пошел в такой поход, зная заранее, что тут будет очень тяжело. Все и так устали, раздражению не было предела. Хорошо, что он спал, ведь мы всерьёз стали обсуждать проблему, как его транспортировать вниз по реке.