Проходя мимо зеркала, Притыкин Михаил бегло взглянул на своё отражение и оторопел – там отсутствовало его лицо. Весь Притыкин отражался, а вот лицо – нет. Не веря этому, он схватился за нос, но рука провалилась куда-то внутрь. Отсутствовали ещё губы, скулы. Не веря до конца в это происшествие, он поплевал на зеркало и протер рукавом рубашки свое отражение. «А-а-а-а!» – вырвалось страшное и протяжное изнутри его тела, как из глубокой ямы. В зеркале он четко увидел голову, на ней лоб и уши, шею, а вместо лица была большая дыра. Он дико взвыл, и, испугавшись собственного звука, который исходил буквально из желудка, стал бегать по избе, круша всё, что попадалось под руки, потом придя в себя, задернул занавески на окнах, набросил крючок на дверь.

Ночь он провел тихо, боясь прикоснуться к лицу, а утром на цыпочках подкравшись к зеркалу, стал осторожно в него вглядываться – лица так же не было. Вскоре в дверь громко постучали. Притыкин молчал. С той стороны крикнули:

– Миша, это я. Открывай.

Это был Вася-утконос. А другие к нему как-то и не заходили.

– Не могу, – промычал глухо Михаил.

– От чего так? – недоумевали за дверью.

– У меня… меня… в общем, я без лица, Вася!.. – донеслось глухое.

– Да будет тебе!.. Хватит шутить! У тебя его и вчера не было… вон, как страдания нас доводят!.. Я, Вася, самогоночки выгнал – первачок – может дерябнем с устатку?

Это, казалось, был выход. Нужно действительно напиться, а там будь, что будет!.. вдруг лицо обнаружится или наоборот – весь исчезну, что даже и лучше… – подумал так Притыкин и утробно выкрикнул:

– Ты, только того… не испугайся.

Сидели за столом визави. Притыкин с наброшенным на голову грязным полотенцем, и слегка удивлённый Кабанцов.

– Ну, будя, издеваться, Миха, давай по маленькой, не придуряйся! Ежели ты действительно без лица, то, как будешь пить? Куда пойло вливать будешь?

Несчастный сдернул полотенце. Эффект был потрясающим – Кабанцов упал со стула и в бессознательном состоянии провалялся несколько минут.

– К-как же теперь без лица-то? – заикаясь, спрашивал он, немного придя в себя, и разглядывая со страхом своего друга. – Без лица, Вася, тебя никуда из деревни не выпустят. В паспорте есть лицо, а на тебе его – нет.

– Вот так и жить будем, Вася, – просипел утробно Притыкин, опрокидывая стакан с жидкостью в большую дыру на месте лица.

Выпили основательно, от души. Михаил плакал и звук несся, как из глубокого колодца, сырой и низкий, наводя ужас на Кабанцова. Тот глубоко вобрав голову в плечи, тоже тихонько подвывал.

– Тебе, Миха, на улицу точно никак нельзя. Увидют, определят куда-нибудь… Это ж как, спросют, с таким видом на люди показываешься?.. А в магазин я буду ходить, ты не переживай шибко! Главное даже за дверь не высовывайся, а я всем скажу, что ты уехал к брату на Сахалин, вот так. А там, глядишь, и лицо новое нарастёт.

Трое суток сидел безвылазно Притыкин дома, потом осмелился и стал совершать ночные прогулки: поднимет ворот полушубка, втянет туда голову по самые брови и, как медведь шатун, туда-сюда по окраине деревни, где собственно и стояла его изба. Луна полная и бледная, молча любовалась странной фигурой, освещая её жиденьким лимонным светом. Ночной мир казался странным и призрачным: закуржавевшие деревья, освещаемые этим глупым и холодным ночным светилом, казались нарисованными – нереальными. Притыкин отмечал про себя, что даже луна имеет лицо, потому как там явно читались и рот, нос, глаза… от тоски ему хотелось завыть. И он завыл долго и протяжно, как это делают волки. В деревне эту дикую мелодию дружно подхватили собаки.