– Внимание! Прикрывайте нас! – отдал Ян команду подчиненным, нацепил на лицо защитные очки и первым двинулся к затянутым едким дымом руинам. – Виктор, стреляй только в крайнем случае, береги патроны.

– Понял, – отозвался я и поспешил следом. Ступил в пенившийся на асфальте алхимический реагент и мысленно попрощался с почти новыми туфлями. Быстро перепрыгнул на поваленное дощатое ограждение стройплощадки, глянул на Яна и только сейчас обратил внимание, что тот невесть когда успел натянуть поверх модных полуботинок резиновые калоши.

И непонятно с чего эта мелочь враз вывела из себя. Всколыхнулась злость, задергалось левое веко, перехватило дыхание. Стало очень-очень плохо, мерзко и гадко. Захотелось кого-нибудь убить.

– Виктор? – обернулся ко мне Навин.

Я убрал палец со спускового крючка и растянул губы в механической улыбке:

– Зацепило.

– Соберись! – потребовал дивизионный комиссар.

– Отстань! – отмахнулся я и с болью в сердце ступил с доски прямиком в раскисшую глину стройплощадки.

И сразу – тьма и тишина. Будто ушел под воду с мешком на голове.

Тьма и тишина.

Миг спустя сквозь толщу безвременья вновь прорвались отблески проблесковых маячков и вой сирен; сердце зашлось в безумном стуке, и в такт пульсу, как в мельтешении стробоскопа, принялись сменять друг друга свет и тьма, крики и тишина. А потом по крови растеклось мое собственное время, я окончательно провалился в другой мир, и голову заполонили призрачные шепотки.

Голоса, голоса, голоса. Безмолвные голоса обитавших в Вечности сущностей. Именно сущности завладели сейчас этим местом, именно они представляли настоящую опасность. Подобно кружащим в толще воды акулам, эти создания жаждали только одного – ворваться в человеческое тело и перекроить его под себя.

Провалишься в Вечность – назад уже не вернешься; вернется завладевшая твоим созданием тварь. А успеют вовремя выдернуть – тоже хорошего мало: обычно шок оказывался слишком силен и люди превращались в тронутых. В бедолаг, навсегда застрявших между жизнью и смертью, навсегда потерявшихся в заполонившем голову безвременье.

Но мы-то – другое дело…

Я оскалился, переборол накатившую апатию и шагнул вперед.

Окружающая действительность превратилась в статическую картинку удивительно четкого фотоснимка; дым неподвижным облаком замер над землей, языки пламени венчали руины жуткой оранжевой короной, и возникло даже ощущение, будто все это – лишь ширма, скрывающая гигантский часовой механизм, в котором кончился завод.

– Прорыв сильнее, чем я думал! – крикнул Ян, настороженно продвигаясь к завалу. – До окраины рукой подать, но все равно так быть не должно!

– Не отвлекайся, – потребовал я, озираясь по сторонам.

Неким противоестественным образом стройплощадка увеличилась в размерах, дальние края ее терялись в сером мареве, и на эту туманную дымку власть безвременья уже не распространялась, она беспрестанно колыхалась, плыла, меняла очертания. И потому помешала вовремя заметить медленно дрейфовавшее в нашу сторону нечто, лишь самую малость более материальное, чем дым.

За спиной приглушенно хлопнуло, ослепительным росчерком пронзила пространство винтовочная пуля, но сил разогнавшей ее сущности, заточенной в патроне, надолго не хватило, и остроконечный кусочек серебра впустую завис среди столь же неподвижных клубов дыма.

– Ян! – окликнул я дивизионного комиссара.

– Вижу, – отозвался тот, направил раструб огнемета в сторону плывшего к нам марева и открыл вентиль. Из форсунки вырвалась струя бесцветного пламени, жгучая смесь обогащенной вечности и керосина окатила сущность и в мгновение ока спалила ее дотла.