– Фрося? – спросил я невесть у кого в сгущающихся сумерках, – Да нет, быть не может…
Не став играть в Героя и тем более не занимаясь работой полиции, я ускорил шаг и вскоре подошёл к Тверскому бульвару, почти тут же остановив извозчика.
– Денёк… – сказал я одними губами, откидываясь назад, – Чёрт те что, а не день!
Глава 3
Люди с душком и долги чести
– Доброго здоровьичка, Ляксей Юрьич, – издали ломает картуз с форменной кокардой коренастый дворник, улыбаясь во всю ширь щербатого рта, распуская лохматыми лучиками сивую курчавую бородку, и всячески давая понять, что он человек не пустой и имеет ко мне обстоятельный разговор.
Кивнув, бросаю несколько формальных слов, обязательных при такой беседе. Несколько минут мы переливаем из пустого в порожнее, мешая в одной беседе виды на урожай, сакральность русского знамени над Святой Софией, московские очереди за хлебом и дворникова младшенького, дурня этакого, который никак не возьмётся за ум, сицилист этакий. Без привычки разговоры такого рода выматывают не хуже светской беседы, да собственно, это они и есть, только в понимании московских полунищих и малообразованных мещан.
Здесь есть свои тонкости, прелестями которых я так и не проникся, но научился понимать, хотя и не без огрехов. Привыкнув в двадцать первом веке жить быстро и наспех, я не без труда продираюсь через опоросы коров, надои жены и сложности вспашки озимых зябей в родной деревушке дворника. А уж междометий-то…
Но терпение моё вознаграждается, и так же путано, с эканьями, до меня доносится мысль, что вокруг дома дворник видел «нехороших людей, которые не то чтобы тати совсем уж, но такие, с душком». Конкретикой Пахом поделиться толком не может, это всё на смутных ощущениях заслуженного столичного работникам метлы и лопаты, да на жизненном опыте старого солдата, контуженного в Русско-Японскую при взрыве снаряда и потому списанного подчистую.
Благодарю его и сую в руки полтину, за что меня обзывают «Благородием» и обещаются «со всей душой, значица!» Пахом уже давно забыл, что ещё три года назад называл меня «барчуком сопливыми» и обещал «надрать уши, ежели я, значица, не тово». Сейчас наш дворник свято уверен, что всегда видел во мне «Орла, потому шта по полёту, оно тово! Видно!» и считает благодетелем.
Помимо небольших, но регулярных подношений в денежном эквиваленте, дворник регулярно получает те приятные мелочи, что так ценятся в его среде. Сухаревка иногда подкидывает мне «на сдачу» разных там некондиционных фарфоровых пастушек, красная цена которым в базарный день не больше гривенника, красочные, чуть подранные лубки, фарфоровых слоников с выщерблёнными хоботами и тому подобный хлам. Мне он не нужен ни к чёрту, а Пахом, да и не только он, удовлетворяет своё чувство прекрасного, и «Бдю, значица. Завсегда.»
– Н-да… ситуация, она попахивает, – негромко подытоживаю я, выходя со двора прочь. «Нехорошие люди» не то чтобы верный знак грядущих неприятностей, а вполне привычная часть жизни мелкотравчатого букиниста и антиквара. Очень уж этот бизнес специфический, завязанный на крови, кражах и тех историях, о которых интересно читать, но никак не участвовать.
Хочется того или нет, но мои интересы, так же как и интересы любого человека в такого рода деятельности, так или иначе пересекаются с интересами десятков, если не сотен людей. Да и всякого рода тайн, комплотов[13], разных обществ и кумовства на Сухаревке хватало всегда. Клубок этот запутанный, все дружат против всех, и на самом деле, тема эта очень интересная, по которой можно соорудить не одну диссертацию.